Рейтинг темного божества

— Да. И подежурьте там — на случай каких-нибудь непредвиденных контактов.

Через полчаса наружка снова вышла на связь:

— Никита Михалыч, она домой не идет. Вышла на станции «Таганская», поднялась наверх. Кому-то звонила по телефону-автомату от метро. Потом снова спустилась вниз, села в поезд. Снова вышла и теперь стоит на остановке, кого-то ждет.

— Где именно? — быстро спросил Колосов.

— Остановка троллейбуса возле метро «Чертановская», в сторону области. Она точно кого-то ждет, постоянно смотрит на часы.

— Так я и думал. Решила проверить все сама. Ах, Ангелина… Я сейчас выезжаю. Все время держите меня в курсе.

Колосов мчался через весь город к станции метро «Чертановская». Было восемь часов. И на первый взгляд это был самый обычный московский летний вечер.

Глава 32. ПО-СЕМЕЙНОМУ

Семнадцатого июня Иван. Канталупов сел за руль и отправился куда-то. Куда? Великий день наступал, а они не были готовы к жатве. Не был готов к ней и дракон. Он словно спал с широко открытыми глазами.

И конечно, в конце концов вечером Иван Канталупов оказался у знакомого подъезда. Набрал до боли знакомый код, поднялся по знакомой лестнице, сел в знакомый лифт. Ах, Ира, Ирина, — светлая королева, раздающая направо и налево злые пощечины…

Дверь открыла мать Ирины.

— Иван? Добрый день. А Иры нет дома.

— Здравствуйте, Вера Ильинична. — С ее матерью Иван Канталупов разговаривал тихо, как ученик с директором школы. — Можно мне ее подождать?

— Можно, только… ну, проходите, проходите.

Он прошел в до боли знакомую прихожую. Интеллигентское гнездо. Когда-то и мебель была приличной, а теперь все обтрепалось. Все требует ремонта, обновления.

— Вы что-то не заходите к нам, Иван.

— Да вот зашел, Вера Ильинична.

Глядя на ее мать, Канталупов каждый раз пытался представить — а такой ли будет Ирина в старости? И даже такой, как мать, она ему нравилась, волновала сердце. Что же такое старость? Они вместе жили б счастливо до самого конца.

— Хотите чая, Иван?

— Спасибо.

Он прошел следом за ней в большую комнату с высоким потолком, сел на диван за круглый обеденный стол. На стене над пианино висела картина. В этом доме все говорили, что это Фальк. Какой-то Фальк, художник, неизвестный Канталупову.

— Покрепче заварки, послабее?

— Покрепче, спасибо.

Он смотрел, как из чайника в чашку льется янтарный поток.

— Погода сегодня восхитительная.

— Да, Вера Ильинична.

— Но по радио сказали — сильные магнитные бури.

— Я не слышал. А Ира скоро придет?

— Она поехала к подруге. Может быть, вы ей позвоните?

— Нет. Я лучше подожду.

Он пил горячий чай. Смотрел на ее мать. Она положила ему вишневого варенья в розетку:

— Вот, угощайтесь. Сами в прошлом году варили.

— Спасибо, вкусно.

На пианино громко тикали часы. Семь часов, семь часов, вечер, а светлая королева — в изгнании…

— Иван…

— Да, Вера Ильинична.

— Я давно хотела с вами поговорить.

— Со мной?

— Да, с вами. Не сочтите меня бестактной, что я вмешиваюсь… Вы любите Иру.

— Я люблю ее.

— Это ваше знакомство на теплоходе и ваш приезд сюда за ней… Я знаю, она мне говорила. Это романтично, несовременно. Это пылкий чувственный порыв с вашей стороны… Но вы ее действительно любите — это видно. И у вас это очень серьезно.

— Да, очень серьезно.

— Об этом я и хотела с вами говорить. Дорогой мой, что вы с собой делаете? Любовь — это прекрасно. Но она не должна походить на самоистязание. Иногда мне просто больно за вас. Моя дочь… Ира — сложный, неординарный человек. Она очень хороша собой, и, может, в этом ее главная проблема.

Иван Канталупов усмехнулся.

— Я попытаюсь объясниться, — ее мать подыскивала слова. — Дело в том, что она слишком много требует для себя. Вы буквально ворвались в ее жизнь, когда она встречалась с другим человеком. Не скрою, Ира возлагала на него большие надежды. Максим, он был… как вам сказать, он ведь, в сущности, неплохой парень, но…

Максим — да, так и звали того типа на шикарном спортивном родстере. Того, с кем она ездила на час и на ночь в гостиницу, кому звонила сама и чьих редких звонков ждала с исступлением, за кого мечтала выскочить замуж, кого дико ревновала, о ком плакала по ночам в подушку, кому лепила наотмашь пощечины и кого по-настоящему хотела. Хотела и желала. Любила… Его звали Максим. Но Иван Канталупов никогда не произносил это имя вслух.