Молчание сфинкса

То, что даже очень близкие вам люди временами становятся совершенно неузнаваемыми, стало для Марины Аркадьевны открытием болезненным и тревожным, же тогда говорить о людях неблизких? Тех, которых, экзотических зверей, вы только пытаетесь приручить?

То, что Салтыков покинул Лесное как раз в тот момент, когда она собиралась встретиться с ним и поговорить — не как обычно в общей сутолоке за столом, полным шумных гостей, под перекрестными взглядами этих Наталий Павловн, Долорес Дмитриевн, Анечек Лыковых и скверных развратных мальчишек, а приватно глазу на глаз, уязвило Марину Аркадьевну до глубины души. Но отступать было поздно. А сдаваться она не любила. Вообще она всегда верила, что к любой, самой безвыходной, несчастливой, патовой ситуации есть ключ. Только надо уметь найти его, подобрать.

Салтыков не мог не заметить того, что она дела Лесного. Сколько раз он повторял ей, что высоко ценит ее участие и помощь. Он был не слепец и не поле идиот и должен был, по крайней мере; догадываться, она старается, буквально из кожи вон лезет отнюдь не ради упрочения положениям в Лесном Малявина. Конечно, он все это видел и все отлично понимал. И вот взял и уехал. Демонстративно, бессердечно уехал. Хотел таким способом дать ей понять, как мало дорожит он ею как женщиной? Или же у него были какие-то особые причины для того, чтобы еще в воскресенье покинуть Лесное и, не появляться в нем?

Марина Аркадьевна сидела, курила, размышляла и взвешивая факты. Что ж, раз так, будем искать новый ключ к новой ситуации, которая как ларчик с секретом. Да уж, чего-чего, а секретов в Лесном хватает…

Марина Аркадьевна раздавила окурок в бронзовой пепельнице: выход есть, и он, пожалуй, единственный в том положении, когда Салтыков назло ей покинул Лесное, а туда так некстати нагрянула милиция. Она достала из сумки телефон. Вышла на улицу. Здесь никто не услышит, не подслушает. Шум мешает — в глубине парка громыхает экскаватор, там продолжаются земляные работы. Пусть они идут своим ходом.

Марина Аркадьевна быстро набрала номер, который до этого уже набирала несколько раз раньше. Терпеливо ждала ответа — гудки…

— Алло, — наконец ответил мужской голос.

— Михаил Платонович, это я, Марина. Узнали меня?

— Узнал, здравствуйте. Но что-то слышно неважно, связь плохая. И вообще, вы бы не могли позвонить через полчаса? Я еду в машине.

Это был доктор Волков.

— Нет, перезвонить я не могу. Это срочно. Я хочу, чтобы вы знали — я согласна купить у вас то, о чем мы говорили прежде.

— Неужели? Я так и знал. Цена вас устраивает?

— Нет, семьсот долларов за старый, никому не нужный дневник — это слишком жирно.

— Так уж и не нужный? Для кого-то эта вещь окажется весьма интересной.

— Я уже говорила вам — я покупаю этот дневник в подарок, — резко сказала Марина Аркадьевна. — Мне самой он ни к чему, так же как и вам. Салтыкову он будет интересен как фамильная вещь — не более того. Я хочу сделать ему приятное. Но за одну фамильную памятью семьсот баксов — это слишком. За семьсот я не куплю, можете топить им печку на вашей даче.

— Хорошо, пятьсот. Это мое последнее слово. Черт… тут какая-то заваруха на дороге, милиция, проезд перекрыт, всех в объезд посылают до станции… Алло, Марина, позвоните мне позже, договоримся окончательно.

— Я позвоню вам, когда у меня будут деньги, — жестко сказала Марина Аркадьевна. — Сейчас у меня и сотни свободной нет. Мне потребуется день два, три, чтобы достать. Я извещу вас.

— Хорошо, жду, — доктор Волков отключил связь.

«Сволочь, — злобно прошептала Марина-Аркадьевна. — Жадная хитрая сволочь!»

Глава 13

УБИЙСТВО ПОД НОМЕРОМ ДВА

Тело наполовину тонуло в луже — в глинистой, сырой, пузырящейся от дождя. Дождь пошел по извечному и непоколебимому закону подлости, едва лишь место происшествия было оцеплено милицией. С серого неба сначала капало, потом лилось, хлестало косыми струями, затем снова лилось и капало, смывая все подчистую кровь, грязь, следы, улики.

— Черепно-мозговая травма, — доложил Колосову патологоанатом. — На этот раз повреждений гораздо больше, чем у священника. Взгляните сами.

Никита нагнулся над телом. Это была мертвая женщина, которую он никогда прежде не видел. Женщина лет сорока восьми — темная крашеная шатенка, средне роста и удовлетворительного питания, (как значилось в протоколе осмотра), одетая в черный брючный костюм и кожаный плащ. Под пиджаком у нее была белая шелковая кофточка с жабо. Вся одежда была окровавлена пропитана водой. Никита невольно отвел взор — обезображенное ударами лицо, застывшая гримаса ужаса, боли и удивления.