Молчание сфинкса

— Я тебе уже говорила: я ничего не замечала. Я не имею привычки следить и собирать глупые бабьи сплетни. И ради бога, родная моя, выбрось ты всю эту чушь из головы!

За окном послышались громкие молодые голоса. Услышав их, Долорес Дмитриевна встрепенулась и облегченно вздохнула.

— Идут. Оба. Как ни в чем не бывало, — Наталья Павловна сняла наконец куртку, которую до этого все не снимала. — Ну сейчас, может быть, что-то и узнаем. Может, мальчикам что-то известно про эти ночные приезды милиции.

Глава 4

РАБОЧИЙ РАЙОН

Лыковы жили на Автозаводской. Сколько себя помнил Иван Лыков — Лыковы всегда жили на Автозаводской. Возвращаясь домой сначала из школы, потом из института, затем с работы, Иван Лыков видел всегда одно и то же — мост с грохочущими по нему бензовозами и огромные цеха ЗИЛа. Первая проходная, вторая проходная, инструментальный цех, главный конвейер — вся эта автоиндустрия вызывала у Ивана Лыкова смесь восхищения и отвращения.

Для пацанов с Тюфелевой Рощи, с Кожуховского затона, с Южного порта этот район был привычной средой обитания. Когда под самыми окнами дома Лыковых — пятиэтажного, еще довоенной постройки, который в 38-м был образцово-показательным домом соцкультбыта ударников производства, а начало третьего тысячелетия встречал лопнувшими трубами и осыпающейся штукатуркой, — когда под самыми окнами этого памятника эпохи «серпа и молота» строили «великое» транспортное кольцо, Иван Лыков частенько не спал ночами. Нет, не только из-за адского шума и грохота стройки. Новые пластиковые окна, заказанные и поставленные сестрой Анной, от шума как-то спасали. А вот от удушливого чувства гадливости и восторга не очень.

В сполохах сварки, в скрежете и лязге металла, в сверкающих золотом водопадах окалины рождалось из бетона и стали новое техночудо — мосты и подвесные эстакады, галереи и транспортные развязки. И все это махом наваливалось, нависало над заводскими зиловскими корпусами, срастаясь, спаиваясь намертво в единое целое. Все туже затягиваясь петлей, возводя все выше и выше непреодолимые границы жизни рабочего района и собственной, лыковской жизни внутри этого замкнутого ареала.

Не было дня, чтобы Иван Лыков не желал убраться с Автозаводской, из этого старого сдыхающего дома, от всего этого хаоса и грохота, бензиновой вони — ко всем чертям. Но каждый раз — куда бы его ни забрасывали эти самые черти дальних странствий — в Ларнаке ли на Кипре, где он отдыхал вместе с сестрой, в Сеуле, где он в качестве дилера пытался закупить партию подержанных корейских авто, в тишайшем Лесном с его реставрируемой усадьбой, заглохшим парком, затянутыми ряской прудами, — везде он (вот незадача!) смертельно тосковал, скучал и рвался домой. Куда? В свой постылый рабочий район.

В путешествиях в Средиземноморье и на Восток был кайф, в Лесном уже прочно утверждалась будущая благоустроенность и сытая нездешняя свобода поступков и желаний, Но тут, на стыке зиловских цехов и «великого» транспортного кольца, обитала, как зверь в берлоге, та самая сила, которой втайне мечтает обладать каждый мужчина. Почти плотская сила, железная мощь, похожая на мучительный жаркий огонь в крови, что разгорается все ярче и ярче с каждой тщетной попыткой загасить его.

Возможно, все это было, копошилось, существовало где-то на уровне слепого подсознания — Иван Лыков не хотел в этом разбираться досконально, потому что…

Потому что знакомый с детства рабочий район, весь этот грохот и лязг главного сборочного конвейера и гигантской стройки каким-то тайным непостижимым образом соединялись у него в душе с образом старшей сестры Анны. Соединялись ли? Нет, скорее отталкивались от противного: вон она в окне их старой долбаной квартире на фоне освещенных и никогда не спящих зиловских корпусов. И вот она же на фоне другого окна, смотрящего на темнеющий в лучах вечерней зари лес, на сонные пруды.

Сергей Мещерский, с которым Иван Лыков так случайно и так удивительно не случайно (как вышло впоследствии) встретился в городе Санкт-Петербурге на Невском проспекте, о жизни своего приятеля, да и о нем самом почти ничего не знал, кроме общеизвестных фактов, да, в общем-то, Ваня Лыков славный парень, легко, без особого напряга шагающий по жизни. Да, немного неудачник, как и всякая широкая артистическая натура. Да, как ни удивительно, — последний, самый последний в роду князей Лыковых, до которых, собственно, никому уже нет дела, кроме досужих историков и геральдистов. Это были чисто внешние черты, являвшиеся достоянием всех. Но под этой оболочкой скрывалась сердцевина. А в сердцевине — тайна. И в этом тоже не было ничего необычного. У кого из нас нет своих маленьких сокровенных тайн?