Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1

— Сударь, не могли бы вы дать мне пистолет, чтобы я мог застрелиться?

— Гражданин, — покачал головой начальник тюрьмы, — ты просишь единственную вещь, которую, как и свободу, мне запретили тебе давать.

— В таком случае, — заключенный снова сел, — мне ничего не нужно.

И больше не произнес ни слова.

На следующее утро в девять часов к нему вошли двое.

Узник сидел на том же месте. Кровь засохла, и затылок приклеился к стене: было ясно, что за всю ночь он ни разу не переменил положения.

Прокурор Республики пришел снять с него показания.

Он отказался отвечать, заявив:

— Я буду говорить только с господином Фуше.

— Вы хотите признаться?

— Да.

— Слово чести?

— Да.

Слух о том, что ночью было совершено нападение на дилижанс, уже распространился по округе, все понимали, как важны показания этого арестанта. Поэтому прокурор не колебался ни секунды.

Он приказал подать четырехместный экипаж, посадил туда крепко связанного узника, сам сел рядом, а напротив устроились два жандарма. Третий жандарм сел рядом с кучером.

Экипаж тронулся и через шесть часов остановился перед особняком гражданина Фуше.

Узника отвели в приемную второго этажа, где оставили под наблюдением четырех жандармов. Прокурор вошел в кабинет гражданина Фуше из Нанта, или, иначе, де Нант, какой стал с некоторого времени себя именовать, — это небольшое добавление наводило на мысль об аристократическом происхождении гражданина сенатора, и через пять минут туда же ввели арестованного.

Веревки, которыми были связаны руки узника, заставляли его сильно страдать, и Фуше сразу понял это.

— Гражданин, — обратился он к арестованному, — если ты дашь мне слово не пытаться бежать отсюда, я прикажу развязать веревки, которые причиняют тебе боль.

— Ужасную боль, — признался узник.

Фуше вызвал курьера.

— Тутен, — приказал он, — развяжите или разрежьте веревки на этом господине.

— Что вы делаете? — поразился прокурор Республики.

— Как видите, — ответил Фуше, — я велел снять веревки с заключенного.

— А вдруг он злоупотребит предоставленной ему свободой?

— Он дал слово.

— А если он его нарушит?

— Ни за что.

Узник облегченно вздохнул и потряс натертыми до крови руками.

— Теперь, — спросил Фуше, — ты ответишь на наши вопросы?

— Я уже сказал, что буду говорить только с вами. Мы должны остаться одни.

— Прежде всего, сядь, гражданин. Вы слышали, господин прокурор Республики: речь идет о небольшой задержке, только и всего. Следствие все равно будет в ваших руках, вы успеете удовлетворить ваше любопытство.

Фуше поклонился прокурору, и, как тот ни желал присутствовать при допросе, ему пришлось покинуть кабинет.

— Господин Фуше… — начал узник, но Фуше тут же прервал его:

— Можете ничего не говорить, сударь. Я знаю все.

— Вы?

— Вас зовут Гектор де Сент-Эрмин. Вы принадлежите к знатной фамилии из Юра, ваш отец погиб на эшафоте, ваш старший брат расстрелян в крепости Ауэнгейм. Ваш второй брат гильотинирован в Бург-ан-Брессе. После его смерти вы присоединились к Соратникам Иегу. Кадудаль после встречи с первым консулом освободил вас от ваших обязательств, и вы воспользовались этим, чтобы попросить руки м-ль де Сурди, которую любите. В тот момент, когда вы собирались подписать брачный договор, под которым уже стояла подпись Бонапарта, один из ваших соратников передал вам приказ Кадудаля, и вы исчезли. Вас искали повсюду, но напрасно. А вчера, после проезда дилижанса Париж-Руан, на который вы напали вместе с пятью вашими сообщниками, вас нашли под вашей убитой лошадью. Вы были без сознания. Вы хотели поговорить лично со мной, чтобы попросить меня дать вам возможность пустить себе пулю в лоб и умереть так, чтобы никто никогда не узнал вашего имени. К несчастью, это не в моей власти, в противном случае, слово чести, я пошел бы вам навстречу.

К удовольствию Фуше, Гектор взирал на него, застыв от изумления. Вдруг он оглянулся вокруг, заметил на столе тонкое, как игла, шило и бросился к нему. Но Фуше успел схватить его за руку.

— Берегитесь, сударь, — сказал он. — Вы нарушите ваше слово, как благородный человек вы не можете так уронить ваше достоинство.

— Каким же образом, скажите на милость? — вскричал граф, пытаясь вырвать свою руку.

— Убить себя — значит бежать.