61  

И в ту же ночь на берегу моря на мелководье обнаружили мертвым и третьего подростка. Его утопили, явно силой удерживая голову под водой. Ходили слухи среди местных, что разбираться приезжала даже группа офицеров СС. В результате разборок начальник лагеря пустил себе пулю в лоб, всех воспитателей разжаловали, воспитанников увезли, а лагерь закрыли.

— Есть документ, отчет записан и опубликован об этом случае. Я читать этот публикаций, — сказал громко Линк. — Отчет расследований говорить о криминал среди воспитанник. Было два группа молодежь в лагерь, и они конфликтовать. Потом быть драка на берег пруд после факельной шествий в честь фюрер. Один воспитанник брать учебный автомат, снимать штык-нож и резать им парень из другой, враждебной, группа и потом бить прикладом автомат по голова второго парень. А потом во время ночной отбой воспитанники из этой группа, где уже были два убитый, решили мстить, вытаскивать убийцу из постель, тащить на берег и топить. Так записан отчет расследования. За это строго наказывать всех начальник лагерь — офицер СС и персонал за разложений моральный дух.

— Убийства в молодежной среде были во все времена и при всех режимах. Вспомните, даже Ромео убил Тибальда, — заметил Мещерский. — Это типичная уголовщина. При чем же тут…

— Нет, ребята, все дело в месте, в этом самом месте, — сказала со вздохом Юлия. — Случись то же самое где-нибудь еще, так все и было бы — уголовщина, нацисты. Но все это произошло тут. Есть такие места, которые просто притягивают несчастья, убийства, насильственные смерти… И если в местах есть еще и какая-нибудь легенда, вроде нашей, то… Вы же видите, и лагеря того давным-давно нет, и все немцы, жители бывшего Пилькоппена, давно покинули эти места, а память о прошлом жива. Жива настолько, что я порой горько сожалею, что мы вбухали все, что имели, в этот дом и теперь словно веревкой привязаны к этому месту.

— Слухи о том, что произошло в лагере, в те годы, перед войной, ходили самые разные, — продолжал Базис. — И закрыли фашисты его очень быстро, даже часть имущества оставили, в том числе и несколько машин в гараже, а среди них и личный подарок Геринга, наш «мере». Посчитали, видно, что для будущих сверхчеловеков место это, что как магнитом несчастья притягивает, не слишком-то подходящее. Даже опасное.

— А после войны, когда тут наши уже были, дети не пропадали? — спросил Кравченко. — Не тонули?

— Нет, что вы, все было нормально, вплоть до этого года, — вмешалась Юлия. — Я почему это знаю — я же все детство тут, на косе, провела. Слыхали мы, конечно, истории про Водяного и его детей, но… И сами рассказывали, и от старших слышали. Но все это было так несерьезно, обычный подростковый фольклор…

Ну, когда в пионерлагере перед отбоем кто-нибудь начинает страшилки на ночь рассказывать.

— А сейчас что же — вы всерьез полагаете, что между нынешними убийствами и теми странными смертями существует связь? — спросил Мещерский. — Ой, ребята, у вас лица такие, словно это уже не просто сказки перед отбоем. Вы где живете-то, а? На каком свете?

— Если это вопрос ко мне, я так скажу: я реалист и в мистику принципиально не верю, — сказала Юлия. — Просто я считаю, что есть на свете места, где лучше не держать частный отель. Когда в апреле нашли тело Нефедовой, и потом вдруг пропала вторая девочка, то… — Она взглянула на Линка.

Катя тоже взглянула на него. Он стоял лицом к ним возле стойки бара и в этот момент как раз закуривал.

«Разве священнику разрешается курить? — удивилась про себя Катя. — Впрочем, он же пока еще не настоящий пастор…»

— Дело в том, — сказал Линк спокойно, — все дело в том, что я его видеть. Я видеть его свои собственные глаза.

Глава 19

ВОДЯНОЙ — ВЕРСИЯ ТРЕТЬЯ

— Кого? — среди воцарившейся тишины спросил Кравченко.

Линк подошел к их столику. И Катя ясно ощутила странный сладковатый запах дыма от его сигареты.

«Неужели марихуана? — подумала она. — Марта не зря, видно, говорила…»

— Один день давно, — медленно произнес Линк. — Мой жизнь быть на волосок, вот так. — Он показал жестом. — Я раньше отшень скверно, плохо делать. Секс, шнапс, наркотик, ложь. И смерть прийти один дождливый зимний ночь и смотреть прямо мои глаза. И я думать: майн готт, я умирать. И бог в мой сердце сказать: да, Михель, да, сейчас. А я кричать ему: нет, ты же знать — я отступать от веры в тебя. А он сказать мне: я ждать мой дитя всегда, пока ты жить… И смерть вдруг исчезать, и я дышать снова. И думать, думать, как жить потом. И приходить в церковь. И все менять в свой прежний жизнь. Мой духовный учитель говорить мне: Михель, тебе быть нелегко, сильно нелегко. Тебе быть много сомнений, и, возможно, быть так, что с тобой случаться отшень странный вещь, когда наш разум — ничто и только твой вера вот здесь, в сердце, — все. Я тогда думать — это просто слова мой учитель. Это метафор. Я не знать, что это произойти со мной здесь.

  61  
×
×