Врата ночи

Каким был тот вечер в том доме? Кате показалось, одним из тех, о которых будешь вспоминать. Штаб-квартира напоминала и клуб, и офис, и дом обетованный: вестибюль, гостиная, небольшой зал собрания, кабинет председателя — с российским флагом, яркими штандартами и казачьими шашками и палашами на стенах. Столовая, где был уже накрыт длинный обильный праздничный стол.

В вестибюль их пропустила охрана, а встретил сам Скуратов. Катя смотрела на него с великим любопытсгвом. По дороге сюда Мещерский поведал ей историю о юношеской выходке Скуратова, расстроившей брак его матери. Словно хотел сказать: вот смотри, какие типы бывают. Не я один такой неуравновешенный, взбалмошный, нервный.

Но на человека с «нервами» Алексей Скуратов, на взгляд Кати, был похож мало. Он был в темном костюме, слегка и вместе с тем все равно безуспешно скрывавшем его полноту.

— Очень рад, милости просим, гости дорогие. Сергей, познакомь нас, пожалуйста, — сказал Скуратов, улыбаясь Кате.

И Мещерский познакомил. В вестибюле толпилось много народа: подъезжали все новые и новые лица. Катя мельком увидела Белкина. Он издали вежливо кивнул — был занят с кем-то разговором.

Потом Катя увидела других мужчин — молодых и постарше. Все ли они были военными историками, нет ли? И кто из них был настоящим терским казаком и кто поддельным? Видела она и женщин. Многие гости пришли со своими женами, подругами. Были среди женщин и красивые, и очень красивые.

К ним с Мещерским подошла молодая пара: сумрачный юноша и девушка, тоненькая, с обильной черной косой, огромными темными глазами, похожая на орленка. Мещерский познакомил их — парня звали Абдулла. «Боже, — подумала Катя. — Если в какой-то другой жизни я стану мужчиной, пусть меня зовут Абдулла... Абдулла, не много ли товара взял, и все, поди, без пошлины? Нет, нет, нет...»

Это был Алагиров. Он пришел на вечер со своей старшей сестрой Верой. Катя из разговора узнала, что Она — балерина.

Затем они все перешли в гостиную, и тут уже Катя смотрела по сторонам во все глаза. Штаб-квартира военно-исторического общества Терского казачьего войска была местечком презанятным. В гостиной все стены сплошь в фотографиях со старинных гравюр. A на них портреты войсковых казачьих атаманов от Иловайского и Платова до героев 1812 и 1914 годов. Батальные сценки: например, схватка лейб-казаков с французскими гусарами, нападение казаков-партизан на обоз маршала Нея, поединок казака с мамлюком конвоя Наполеона Бонапарта. Старые фотографии конца прошлого века и времен Первой мировой: офицеры лейб-гвардии такого-то казачьего полка перед отправкой в действующую армию, принятие присяги, конские состязания...

У двери в зал собраний была укреплена мраморная доска, где было выбито следующее: «Пусть же наша полковая летопись — вечный памятник родных имен, подвигами своими прославляющих казачество, свидетель прошлого — послужит залогом не менее славного будущего нам, государевым лейб-казакам на честь, на гордость Тереку».

А внизу было указано, что это слова Державного Шефа полка Его Императорского Величества, сказанные им на высочайшем смотру... Катя смотрела на Дату речи — сто лет назад это было произнесено. Выбито на мраморной доске. Она оглянулась и...

Он стоял в дверях. Видение из прошлого. Словно ожила старинная гравюра. Катя не могла сказать, кто это был: атаман, есаул, сотник, хорунжий, нет, она ведь не знала таких воинских отличий. Это был просто мужчина в форме, которую Катя прежде видела только в кино — в черном бешмете и черкеске, украшенной серебряными газырями и наборным кавказским поясом. И лица его Катя сначала не видела — он стоял к ней вполоборота, небрежно облокотившись на дверной косяк. Видела лишь этот полумаскарадный, нарочитый, такой вычурно-странный, несовременный и вместе с тем такой сногсшибательный, блестящий, выделяющий его из всей шумной толпы костюм. «Такое же впечатление, наверное, производил Хаджи-Мурат на придворном балу, — сентиментально подумала Катя. — Или господин Печорин, когда он забывал про сплин и вспоминал, что явился на Кавказ не хандрить, а рисковать жизнью».

— Сереженька, кто это? — спросила она шепотом.

— Да это Астраханов. Надо же так одеться! Подойдет — я вас познакомлю, если хочешь, — насмешливо ответил Мещерский.

Катя смотрела на Астраханова. А затем увидела, что он не один такой в этом своем терско-казачьем национальном облачении. Были и еще молодые мужчины — белые, черные черкески, алые бешметы, башлыки, серебряные газыри, наборные пояса.