Врата ночи

Легко поднялась. Вышла. Каблучки модных итальянских босоножек простучали по паркету.

Кате в ее отсутствие очень хотелось спросить: что именно за кассеты смотрел Алагиров? Чьи они? Вообще, откуда здесь снова эта подставка и телевизор? Ведь в прошлый раз ее не было ни в одном из трех залов. И она непременно бы начала его расспрашивать об этом. Как вдруг он опередил, ее. И спросил сам, но совсем о другом:

— Как вы с Сергеем добрались тогда, нормально?

— Нормально, — ответила Катя.

— Вроде он не очень много выпил. Хороший был вечер? Удачный?

— Приятный, — дипломатично поддакнула Катя.

— А вы моей сестре Вере понравились. И вы, и Сережа. Она сказала: вы — хорошая пара.

Катя усмехнулась — милый вежливый мальчик. Горец!

— А вам моя сестра понравилась? — спросил Алагиров.

Катя отметила, что ключевое слово этой их вялой беседы «нравиться».

— Да, Абдулла, очень.

— Она танцует.

— Я знаю.

— Она танцует, — он словно не слышал ее. — Ну, пока еще не главные партии и не в Москве... Но все равно, выходит в зал — голубой с золотом, полный зрителей... Я вот иногда думаю: когда меня не станет, она вот так же будет выходить на сцену, смотреть в зал, голубой с позолотой...

— Абдулла, что с вами? — Катя подошла к нему. — Откуда такие мысли? «Когда меня не станет...» О чем это вы?

Он смотрел на нее. Кате казалось — сквозь нее. — Ничего, так, ерунда, — он вяло улыбнулся. А ей в эту минуту отчего-то подумалось: нет, в траурный бешмет и черкеску там на вечере должен был вдеться не тот грузный апатичный Астраханов, а этот вот мальчик с глазами, похожими на черные агаты. Это было бы гораздо колоритнее, романтичнее: Хаджи-Мурат...

— Ничего, — Алагиров снова улыбнулся. — Как Пушкин сказал? «Как мысли черные к тебе придут, Откупори шампанского бутылку...» А вы на Кавказе бывали. Катя?

— В Сочи, в Кисловодске, на Домбае.

— Значит, наши горы видели. Домбай. Гора там есть Домбай Ульген — «Зубр убит». Там зубры водившись, бизоны, такие здоровые рогатые быки. Потом их истребили. А сейчас снова разводят в Тебердинском Заповеднике.

— Плохо животным, когда идет война, — тихо скаЗала Катя.

— Людям еще хуже. — Алагиров помрачнел. — На Домбае тихо. У нас пока тоже, но... На следующий год летом, ну как мы с нашим вояжем покончим, приезжайте с Сергеем ко мне в гости в Нальчик. Вы когда собираетесь пожениться?

Катя не хотела ему врать — милый кавказский мальчик. Она пожала плечами.

— Это у мужчины надо спрашивать, Абдулла.

Он кивнул.

— Да, когда я дома жил, тоже так думал. А как сюда, в Москву, приехал, то... У вас женщину надо спрашивать. А она отвечать не хочет.

Вошли Яна, Белкин и... Анатолий Риверс.

Валентина Белкина Катя видела на вечере «югоармейцев» мельком. Они не разговаривали. Хранитель музейной экспозиции был занят беседами с военными историками. Но сейчас он приветствовал Катю радушно, как старую знакомую. И тоже не очень удивился, что она снова посетила музей. Катя сочла нужным пояснить ему, что «очень интересуется рисунками Яны». «Ну так талантливого мастера за версту видно!» — усмехнулся Белкин. А Катю снова насторожила его военная выправка.

Но кто сразил ее наповал — так это Риверс! Клипмейкер кардинально сменил свой имидж, ну просто как змея по весне кожу. Никаких легкомысленных клешей и водолазок — кремовые мешковатые брюки; синяя хлопковая летняя рубашка а-ля Брюс Уиллис, расстегнутая до середины груди, золотой браслет, золотая цепочка на шее. «Наверное, воображает, что это гиперсексуально», — ехидно подумала Катя. Резкие энергичные движения, исполненные глубочайшей задумчивости «дымчатые взгляды» — и жесткое выражение лица.

Это не был прежний ломавшийся, кокетничавший неизвестно перед кем вертлявый киношный субчик, нет, это был некто, отлично знающий себе цену, уверенный, недосягаемый в своем новообретенном модном великолепии. Катя прикинула: сколько лет может быть Риверсу? Моложавость его была обманчива, а волосы он мелировал. Эти морщинки у глаз, резкие складки у губ — лет тридцать девять, а то и больше...

Изменилась вместе с имиджем и манера его беседы. Не осталось и следа той лихорадочной расторможенности, которая так неприятно поразила Катю в их первую встречу. Сейчас Риверс был хмур и неприветлив. Нехотя поздоровавшись, он сразу же затеял с Яной чисто профессиональный разговор.

У Кати возникло ощущение, что у клипмейкера что-то не клеится, чем-то он сильно недоволен и раздосадован. Краем уха она слышала, о чем они говорили: «Пробы... забраковали... монтаж.... Какого рожна этим лягушатникам... пробы... да пошли они со своими придирками... У нас в контракте не значится...»