Black & Red

– Даже не знаю как, Федор Матвеевич.

Гущин удивленно поднял брови.

– То есть когда мне Деметриос сказал, что у Гая есть мотоцикл, я решила проверить, поехала к нему в спортзал на Павелецкую, а его там не оказалось, была только эта Лайкина, она вела себя очень странно, и… и я… точнее мы… В общем, считайте, то была чистая случайность. Просто повезло.

Катя тараторила, а сама… Ну как объяснишь полковнику Гущину? Причудливая цепочка фактов… И не фактов даже – намеков, штрихов. Страх в глазах Лайкиной… Что ей почудилось, что она себе такое вообразила? И не это ли – невысказанное, воображаемое – передалось ей, Кате, и заставило последовать за этой странноватой крашеной теткой так далеко и фактически спасти женщину от смерти, караулившей ее в образе бешеной волчицы – ревнивой жены там, на станции Узловой, в том заброшенном саду?

«Нет, спас ее Ермаков. Одна бы я с этой безумной не справилась».

– Где она, Федор Матвеевич? – спросила Катя.

Гущин открыл дверь в соседний кабинет. Там были оперативники и ОНА – Елена Константиновна Купцова. Она уже не кричала, не выла, не материлась. Закрыв голову руками, скорчившись на стуле, она истерически рыдала. У Кати сжалось сердце. Шапка-бандитка, репеллент, кожаная куртка Гая, кожаные ботфорты, веревка…

Запасной моток веревки лежал на столе для вещдоков. А та, другая веревка, которую сотрудники Апрелевского ГОМ сняли с горелой сосны, запакованная, опечатанная, уже была в экспертном управлении – ее забрал с собой дежурный эксперт-криминалист.

– Такая же, как и в том подъезде к лифту была привязана. – Гущин облокотился на стол. – Да… Ну что ж, с раскрытием тебя. А парень, что с тобой был, – он, выходит, тоже…

– Он пациент Деметриоса. Они с Гаем знакомы, были вместе на одном сеансе. Еще и третий был пациент, Жуковский. Федор Матвеевич, это не я ее задержала. Это Ермаков. Если бы не он, она бы Лайкину там, в саду, точно прикончила.

– Способ-то какой изуверский. И откуда она такой выдумала только? Где идею почерпнула? – Гущин вздохнул. – Самой в крови не надо пачкаться. Шарахнула по голове сзади и петлю на шею. Там, в подъезде, лифт как подъемник сработал. Ну а тут самой пришлось в роли палача-висельника… Зато крови на одежде ни капли. Для нас это чистая головная боль была бы – доказывать потом, а здесь доказательства налицо – задержание с поличным. Так, говоришь, Ермаков тоже пациент этого вашего доктора-психолога? Ну а про Гая что тебе психолог говорил?

– У него проблемы с психикой, Деметриос считает, что он параноик. Я завтра вам рапорт напишу, все там изложу. Но, может, теперь это лишнее уже? Ведь убийцей оказалась его жена.

– Психопатка. Он гулял с кем ни попадя, а она соперниц устраняла, дура. – Гущин вздохнул. – К Деметриосу их вместе надо было посылать лечиться – вот ведь как в жизни бывает… ревность бабья хуже чумы… Ладно, эту Елену Константиновну будем еще допрашивать, как только успокоится немного, отойдет. По убийствам и по вновь открывшемуся обстоятельству тоже.

– По какому обстоятельству?

Гущин полез в сейф и достал еще один опечатанный пакет-вещдок, в котором болтался какой-то крохотный предмет. Кате показалось, что это радиодеталь.

– Что это, Федор Матвеевич?

– «Жучок». Микровидеокамера беспроводная. А это вот, – Гущин ткнул пальцем, – передаточное устройство. И знаешь, где нашли мы все это? В квартире Лукьяновой. Покоя мне вся эта петрушка с мотоциклистом, с перестрелкой, с ранением нашего свидетеля не давала. Квартиру в Красногорске мы еще раз прошерстили основательно от пола до потолка, все углы. Ну, вот там и изъяли. Эксперт по спецтехнике осмотрел: сказал – в рабочем состоянии, действует аппаратура.

– Федор Матвеевич, я что-то не…

– Кто-то установил камеру и прослушку в квартире Лукьяновой, причем в таком месте, что даже наши спецы при третьем осмотре только обнаружить сумели с помощью техники своей. И вся эта канитель электронная работала – и когда мы там были сразу после убийства, и потом, когда телефон Лукьяновой прослушивался. Мы прослушивали, а кто-то нас прослушивал и смотрел за нами сквозь этот вот глазок хитрый. И вот я хочу понять – если это тоже дело рук этой самой свихнувшейся ревнивой бабы, то… то я тогда Барак Обама, так меня и называй.

А Я ТАМ, В САДУ, ПОДУМАЛА, ЧТО ЭТО ВСЕ, ЧТО ВСЕ КОНЧИЛОСЬ, МЫ ПОБЕДИЛИ…

Катя вышла от Гущина. Что бы там ни было – на сегодня хватит.

Ермаков ждал ее в коридоре.