Только одной вещи не найти на свете

— Ну ладно, ладно.

Две мысли с грохотом сшиблись у него в голове. Бронзовая фигура, стоявшая на газетах, швырнула ему под ноги загадку, но он не желал клевать на приманку; ангел требовал, чтобы Эстебан принял решение: отнестись с полной серьезностью к фантазиям Алисии либо заставить ее прекратить любые разговоры на эту тему, вернуть в пространство, где обитают все нормальные люди. И поговорить, наконец-то поговорить с ней. Теперь он получил веские доказательства — скульптура, которую он обнаружил в квартире Нурии, полностью разоблачала выдумки Алисии и ставила точку в этой истории. Но тоненький голосок продолжал взывать из глубины его души, голосок защищал Алисию, выдвигая сложные и путаные аргументы в ее оправдание. Всякий раз, когда Эстебан наталкивался на неприятную правду: Алисия обманывает его, обманывает всех окружающих, чтобы спастись от пытки памятью, — это вызывало у него приступ ярости, он сжимал кулаки и цедил сквозь зубы ругательства, но тотчас сам же опутывал себя паутиной возражений, перед глазами начинало маячить слово «возможно», ведь надо иметь очень убедительные улики, чтобы бросить камень… В таких делах нельзя допускать даже намека на ошибку.

— Когда, ты сказала, его принесли?

— Вчера вечером.

— Точно? Не раньше?

— Что?

— Ты уверена, что вчера, а не раньше?

На губах Нурии, полускрытых краем чашки, мелькнула странная улыбка.

— Что с тобой, Эстебан? Память меня пока не подводит.

Но если он поверит фантазиям Алисии, значит, признает, что этот ангел перешагнул некий порог, черту или границу, разделяющие явь и сон, иными словами, границу между нашей обыденной жизнью, сотканной из убогих истин, и зыбким потусторонним миром. Значит, перейдет с одного берега на другой — запросто, без лишних размышлений, как пересекают комнату, чтобы заглянуть на кухню… И хватит ломать голову над тем, что за туннель соединяет два непримиримых пространства, два противоборствующих географических и архитектурных ареала. Нурия еще нескончаемые полчаса несла какую-то чушь про свою квартиру, перепланировку, ипотеку… Эстебан ничего не слышал. Он поблагодарил ее, взял бумагу и ручку и, не зная, что написать, нацарапал следующее: «Мне надо с тобой увидеться. Срочно. Эстебан». Потом раскланялся и двинулся домой. Совершенно выбитый из колеи, он с трудом передвигал ноги. Взгляд Нурии провожал Эстебана, пока тот не скрылся из виду.

До тех пор пока Алисия не приблизилась к витрине обувного магазина, чтобы получше разглядеть пару сапог, замеченную с противоположного тротуара, она и предположить не могла, что именно в этот миг жизнь ее пересекает некий рубеж и что одна нога уже занесена над чертой, за которой начинается совсем иное будущее — населенное множеством существ, отнюдь не всегда излучающих мир и спокойствие. Сердце ее бешено заколотилось, когда она узнала лицо, отраженное в витринном стекле: пепельно-бледное, осунувшееся, с двумя черточками усов. Лицо было для нее неотделимо от той площади… Алисия на бесконечно долгую секунду зажмурила глаза — ее обожгла надежда, что это просто ошибка; она так сильно сжала кулаки, что едва не проткнула ногтями кожу на ладонях. Потом снова открыла глаза, но картина в стекле, к несчастью, осталась прежней: та же толпа мутно-сизых прохожих, та же молодая женщина тянет за руку ребенка, тот же старик натягивает на голову все ту же дурацкую шапку и тот же — внутри у нее тоскливо ухнуло, — да, тот же мужчина с усами, жалкий и неприкаянный, совсем как во сне, пристально разглядывает что-то, что, скорее всего, находится прямо перед ней, — бежеватый витринный пейзаж: с пятнами туфель и сапог. Она трижды глубоко вдохнула и стала прокладывать себе путь сквозь толпу зевак, облепивших витрины. Она немного успокоилась, только когда очутилась у светофора, почувствовала на лице шлепки холодного ветра — ветер прилетел с проспекта и упрямо мешал ей сунуть в рот сигарету. Почему-то она даже головы не повернула, даже глаз не скосила, когда некая тень пристроилась рядом; сумка, которую человек держал в руке, уперлась Алисии в бок — именно тогда, когда она чуть ли не с радостным воплем наконец-то нашарила в глубинах кармана проклятую зажигалку. Обернуться, заметить тошнотворное прикосновение постороннего предмета к ребрам, машинально отнять фильтр сигареты от губ, но так, словно ты отводишь его не от своих губ, а от чужих, — эти ощущения быстро сменяли друг друга, и много позже память подчинила их одному-единственному впечатлению: незнакомец с усами стоял рядом и не сводил с нее черных глаз. Он источал все тот же запах подозрительности или иронии, во рту у него вяло торчала сигарета, а большим пальцем он повторял одно и то нее движение — словно приводя в действие зажигалку.