Неожиданная развязка

Он оделся и побежал на соседнюю улицу в супермаркет. Когда через полчаса он вернулся, то заметил входившую в подъезд белокурую девушку с какими-то испуганными глазами. Она словно смотрела на него и не видела. «Наркоманка, что ли?» – подумал Умаров и тут же забыл о девушке. Но едва он успел переложить покупки в холодильник, в дверь позвонили. Он на всякий случай глянул в глазок. На площадке стояла давешняя девушка. Он открыл дверь.

– Здравствуйте, – как-то неуверенно проговорила девушка.

– Вы к кому? – полюбопытствовал Умаров.

– К Людмиле Викторовне.

– А Людмила Викторовна в отъезде.

– Значит, она еще не вернулась.

– Нет, вернется недели через две.

– А вы кто?

– Я? Я ее друг, она дала мне ключи, чтобы я тут пожил…

– Можно мне войти? – как-то нервно спросила девушка и, почти оттолкнув Умарова, вбежала в квартиру.

«Интересно», – подумал он.

– Вы давно здесь? – спросила девушка, стоя в прихожей.

– Сегодня утром приехал, а что?

– Вы действительно ее друг? – девушка перешла на шепот.

– Да, – инстинктивно тоже прошептал Умаров.

– Вы знаете, я хотела сказать ей… Людмиле Викторовне, но раз ее нет… Я все-таки скажу вам…

«Она жутко волнуется», – мелькнуло в голове Умарова.

– Я вас слушаю, – как можно мягче проговорил Умаров. – Да вы проходите, что ж тут стоять. Садитесь, хотите кофе?

– Кофе? Да хочу, только покрепче, если можно.

– Можно, почему нет?

Он помог девушке снять пальто и усадил ее в уютной кухне за стол:

– Так что вы мне хотели сказать?

Девушка растерянно оглянулась, словно что-то ища, а потом сказала одними губами:

– Дайте бумагу и карандаш.

«Начинается», – подумал Умаров. Но протянул девушке записную книжку и ручку.

– В этой квартире опасно! Не оставайтесь здесь один! – написала она.

Умаров поперхнулся.

– С чего вы взяли? – тоже одними губами произнес он.

– Я знаю! – написала девушка.

Умаров взял у нее ручку и написал:

– Не бойтесь говорить, здесь нет жучков.

Девушка помотала головой.

– Знаете что, а давайте-ка сходим куда-нибудь пообедать, а?

Девушка недоуменно на него посмотрела.

– Там и поговорим, – написал он.

– Нам нельзя показываться вместе, – написала она.

«Сумасшедшая, – решил Умаров, – но все-таки послушать ее не мешает». И он написал:

– Выходите в переулок, я вас подхвачу на машине. У меня синие «Жигули» – «шестерка».

Девушка кивнула.

Он проводил ее в прихожую, выглянул на площадку и на всякий случай встал так, чтобы глазок на двери соседней квартиры был закрыт. Девушка проскользнула в лифт.

«Ну и влип же я, – подумал Умаров. – А что если она не вовсе полоумная и говорит правду? Интересно, что она знает об этой сладкой парочке?»

Он быстро оделся и спустился к машине.

Потом выехал в переулок и остановился возле табачного киоска. Тут же от него отделилась девушка. Он распахнул дверцу, она мгновенно села, и он дал по газам.

– Слушай, Леха, ты чего такой задумчивый? – поинтересовался Гошка, едва раздался звонок на перемену.

– Соображаю, – рассеянно отозвался Леха.

– Насчет чего?

– Насчет всего…

– А короче?

– Короче не получится.

– Ладно, а длиннее?

– Понимаешь, я вот все думаю, как там Умаров один управляется?

– Он сыщик, ему виднее, – неуверенно произнес Гошка.

– Да он небось привык работать с напарником, а напарника вырубили, он один остался…

– Почем ты знаешь, что один? Может, у него еще куча помощников есть?

– Ты его тачку видал?

– Ну?

– Захудалая «шестерка».

– Ну и что?

– А то, что он не крутой.

– Леха, говори толком, что ты придумал?

– Понимаешь, надо бы нам все ж таки там повертеться, поглядеть, что к чему, а то вдруг эти сволочуги его тоже кольнут своим ядком и…

– Ну он ведь уже про это знает, поостережется, надо думать… А вообще ты, Леха, прав. Мне вот тоже что-то неспокойно было, только я не мог понять, в чем дело.

– Во-во! Тем более слежку за нами сняли, можно спокойно туда двинуть, только немножко надо внешность изменить. Ты куртку старую напяль, а я тоже батину возьму, ему мать новую купила. И шапчонку на уши надвинь, помнишь, мы когда за тем мужиком следили…

– Помню, – засмеялся Гошка. – Это правильно. По курткам не опознают, а в лицо себе заглядывать мы не позволим. Только давай никому ничего не скажем.