Царь Федор. Орел расправляет крылья

Все прошедшие после поражения в войне пять лет король Владислав IV Ваза сидел в Кракове тише воды ниже травы, каждый год исправно выплачивая мне в счет контрибуции по восемьдесят тысяч злотых. Более не получалось. Но едва начались все эти напряги, как он поднял голову и принялся искать, где бы подгадить. Своры собравшейся вокруг короля польской шляхты и магнатерии, коей приходилось существовать непривычно впроголодь, поскольку все доходы с их земель пока шли в мою казну, принялись рыскать по оккупированным моими войсками землям и грабить крестьян, купцов и иных людей, обвиняя их в том, что они «склонились перед москалями, а потому теперь такие же москали…». Генералу Татарьину, командовавшему оккупационной армией после того, как Скопин-Шуйский убыл в Москву, посыпались петиции от поляков, и ему пришлось собирать разбросанные по гарнизонам драгунские полки и предпринимать усилия по розыску шляхетских банд. После того как за два месяца были уничтожены семь отрядов численностью от ста пятидесяти до полутора тысяч человек, поляки попритихни. Однако выплаты за этот год Владислав задержал и осуществил их, только когда Татарьин двинул к Кракову войсковой корпус в пятнадцать тысяч человек.

Ну и до кучи зашевелились и османы…

Короче, чем дальше, тем больше я напоминал себе человека, который пытается заткнуть пальцами все новые и новые образующиеся дырки. Пальцев пока хватает, но число дырок все растет и растет. И неизвестно, что кончится раньше — дырки или пальцы…

9

— Ну что, Петро? Видно что?

— Нет, батько, темно… вода вокруг.

Кошевой атаман Андрий Перебийнос тяжело сгорбился. Но тут беглая волна ударила в борт лодьи, и та завалилась набок. Сидевший за рулевым веслом атаман тут же вцепился в руль и заорал:

— Навались, браты-казаки, навались!..

И казаки навалились. А куда было деваться? Шторм мотал их по этому чужому, холодному морю уже третий день. Застывшие руки уже еле ворочали ставшие почти неподъемными весла, глаза слипались, в желудках урчало, потому что то, что им удалось кинуть в брюхо за эти три дня, могло бы уместить на малой в ладонь тряпице. К тому же кончалась пресная вода. А берега все не было…

Какой черт занес их сюда, на самый край земли, за тысячи и тысячи верст от родимого Чигирина? Атаман вздохнул. Да кто ж знал, что оно так повернется-то?

В тот день, когда все началось, он стоял в казачьем круге и вместе со всеми ржал над царевым дьяком, прибывшим требовать от присягнувших царю казаков согласно принятому ими «Уложению о царевой казацкой службе» покинуть свои дома и любовно высаженные и лелеемые уже десятилетия сады и переселиться невесть куда — в пустые и необжитые степи, где испокон веку промышляли лишь казацкие ватаги и никогда не было постоянного людского жилья, кроме редких запорожских зимников…

— Остерегитесь, казаки, — вещал дьяк, — не гневите царя-батюшку. Не рушьте данного слова! Царь наш русский, православный, батюшка Федор свет Борисович, строг, но справедлив. Коли попросите от него вспомоществования на обустройство на новом месте или еще какой легкости, то может и встречь пойти. А вот отказу не потерпит. Ибо сам слову верен и от всех иных того же ждет!

— А не было уговору дома да хозяйство кидать! — заорал Пилип Жаворонок.

— Так! — подхватили казаки. — Добре! Не было такого уговору! Любо говоришь!

— Так как это не было? — изумился дьяк. — Вот же, гляди, что в «Уложении» написано…

— Да гнать его… — заорал кто-то, — да и вся недолга!

— Верно! Верно баешь!

Атаман перестал смеяться. Казаки заводились. И это вполне могло окончиться для царева дьяка шибко худо. Нет, королевских посланников казаки не раз гнали взашей, а то и пороли, но ныне они уже не под польским королем, а под московским царем. А это совсем другое дело. Так что лучше поберечься, а то как бы оно чего не вышло…

— Ты вот что, государев человек, давай-ка тикай потихоньку отсель, с круга, в полковую избу. От греха подальше. Сам видишь, казачки разошлись, можешь и плеткой по телесам схлопотать… — Атаман потянул дьяка за рукав.

Дьяк окинул его мрачным взглядом и, не сопротивляясь, двинулся за Перебийносом.

— Ох не дело вы затеяли, казачки, ох не дело… — вздохнув, покачал головой гость, когда они вошли в горницу и уселись за стол, на который хозяйка тут же принялась метать румяные пампушки.