Сестрички не промах

— Ты какое бедствие имеешь в виду, Елизавета Петровна? — уточнил он.

— К примеру, наводнения у вас не водятся?

Мышильда с уважением покосилась на меня и впилась взглядом в лицо Евгения.

— Было, — крякнул он. — Весь низ улицы стоял в воде по самые крыши. Дожди зарядили, страсть, вода в реке поднялась, а тут новую дамбу прорвало. Говорят, заместо бетона там один песок, ну и поплыл вместе с водичкой. — Евгений смутился своим несколько игривым тоном и закончил со вздохом:

— Большое было бедствие.

— Весной? — едва сдерживая дрожь нетерпения, спросила я.

— Зачем весной? Летом. — Тут он задумался и сказал:

— Аккурат в ту ночь, когда соседский дом сгорел. Тогда и прорвало. Мамаша, покойная, все твердила: мол, беда одна не ходит.

— Я вот еще что спросить хотела, — начала я. — Ленкиного ухажера как звали?

Евгений задумался, потом ответил убежденно:

— Ванькой, Иваном то исть. Я с ним дружбу не водил, фамилии его не знаю, но сам не раз слышал, как Ленка его называла: точно, Иван.

Мы с Мышильдой переглянулись с видом глубочайшего удовлетворения.

— Вроде бы все ясно, — сказала сестрица, когда мы, устроившись на терраске на своих постелях, вознамерились послушать соловья. — Мумия — Ленкин ухажер. Думал уйти через подземный ход, впопыхах оступился и сломал лодыжку, а тут еще одна беда: прорвало дамбу, и вода залила часть подземелья. Выход был один: сдаться милиции, но он не захотел, а потом, когда все заполыхало, уже и не смог. В ловушке оказался. С одной стороны вода, с другой огонь. Умер он скорее всего от удушья.

— Да, не повезло, — согласилась я. А потом задумалась о Ленке. — Слушай, вполне возможно, о том, что дамбу прорвало, она так и не узнала и считает, что Иван ее жив и здоров. Небось еще злится, что писем ей не пишет, а он… — В этом месте я вздохнула, а Мышильда, приподнявшись, посмотрела на меня с интересом, потом изрекла неопределенно: «Да-а-а» — и затихла. Однако ненадолго.

— Елизавета, — позвала она минут через пять. — Большое у меня беспокойство в отношении нашего троюродного.

— Если еще раз сунется, я ему точно ноги переломаю.

Утром мы встали рано, наспех выпили чаю и отправились на пустырь, ноги промокли от росы, а душа рвалась навстречу новому дню.

Первое, что мы увидели возле фундамента, — это мечущийся Михаил Степанович. Он носился от своего шалаша к соседской дыре, потрясая кулаками и выкрикивая ругательства героическим басом, без видимого толку, надо сказать. Причина гнева стала ясна через минуту: опять рыли. Обежав фундамент по периметру, Мышильда с отчаянием констатировала наличие двух новых раскопов. Эдуард по-прежнему тяготел к флигелю, и только это спасало его от неминуемой кары.

— Это что же такое? — всплеснув руками, запричитала Мышильда. — Он что, вражина, слов человеческих не понимает?

— Ну, все, — выдохнула я, направляясь к дыре. Михаил Степанович бежал впереди, на ходу поясняя:

— Всю ночь глаз не сомкнул, всю ночь, и только под утро…

— Ты его видел? — спросила я. Михаил смутился, но соврать не рискнул.

— Нет. В крайне короткий промежуток времени изловчился, подлец…

Стало ясно, что, несмотря на истовые заверения, Михаил Степанович спал крепко и непробудно, а проснувшись под утро и завидя следы бурной деятельности нашего соседа, впал в отчаяние и начал бегать кругами. В этом случае ломиться в дом в шесть утра и пугать хозяйку все-таки не стоило, но я уже достигла дыры и заглянула в нее. Бабка сидела на крыльце, точно поджидая; завидев меня, она вскочила и громко крикнула:

— Нету его, совсем нету! Вчера съехал! — После чего, дико выпучив глаза, она дважды пискнула:

— Свят, свят, — и торопливо исчезла в доме.

— Как тебе это нравится? — спросила я Мышильду, когда мы уныло возвращались к родному фундаменту.

— Совсем не нравится. Троюродный сменил базу, теперь выслеживай его, точно у нас нет других занятий.

— Да, — со вздохом согласилась я. — Придется ночью самой заступать.

— Я с тобой, — с готовностью сказала Мышь и одарила меня чистым и ясным взором.

— Я знала, что могу на тебя положиться, — с легким всхлипом ответила я и торопливо отвернулась. Мышильда впервые за двадцать пять лет взяла меня под руку, я по возможности передвинула локоть ближе к колену, и таким вот образом мы достигли фундамента.

Михаил Степанович к этому времени вдоволь набегался и исчез в шалаше, как видно решив не мозолить глаза, дабы не попасть нам под горячую руку и не лишиться обеда. Мы устроились поодаль, и сестрица сказала: