Сорок пять

Пройдя около двух третей расстояния, он заметил в глубине, под кустами испанского жасмина, терна и клематиса, группу кавалеров и дам в лентах, перьях, при шпагах в бархатных ножнах. Может быть, вся эта красивая мишура была в немного устарелом вкусе, но для Нерака здесь было великолепие, даже блеск. Шико, прибывший прямо из Парижа, тоже остался доволен тем, что увидел.

Так как перед ним шел паж, королева, которая все время глядела по сторонам с рассеянным волнением всех душ, охваченных меланхолией, узнала цвета Наварры и подозвала его.

– Чего тебе надо, д'Обиак? – спросила она.

Молодой человек, вернее, мальчик, ибо ему было не более двенадцати лет, покраснел и преклонил перед Маргаритой колено.

– Государыня, – сказал он по-французски, ибо королева строго запрещала употреблять местное наречие при дворе во всех служебных и деловых разговорах, – один дворянин из Парижа, которого прислали из Лувра к его величеству королю Наваррскому и которого его величество король Наваррский направил к вам, просит ваше величество принять его.

Красивое лицо Маргариты внезапно вспыхнуло. Она быстро обернулась с тем неприятным чувством, которое при любом случае охватывает сердца людей, привыкших к огорчениям.

В двадцати шагах от нее неподвижно стоял Шико. Гасконец отчетливо вырисовывался на оранжевом фоне вечернего неба, и ее зоркий взгляд сразу узнал знакомый облик. Вместо того чтобы подозвать к себе вновь прибывшего, она сама покинула круг придворных.

Но, повернувшись к ним, чтобы проститься, она пальцами сделала знак одному из наиболее роскошно одетых и красивых кавалеров.

Прощальный привет всем на самом деле должен был относиться лишь к одному.

Несмотря на этот знак, сделанный с тем, чтобы успокоить кавалера, тот явно волновался. Маргарита уловила это проницательным взором женщины и потому добавила:

– Господин де Тюренн, соблаговолите сказать дамам, что я сейчас вернусь.

Красивый кавалер в белом с голубым камзоле поклонился с той особой легкостью, которой не было бы у придворного, настроенного более равнодушно.

Королева быстрым шагом подошла к Шико, неподвижному наблюдателю этой сцены, так соответствовавшей тому, о чем гласило привезенное им письмо.

– Господин Шико! – удивленно вскричала Маргарита, вплотную подойдя к гасконцу.

– Я у ног вашего величества, – ответил Шико, – и вижу, что ваше величество по-прежнему добры и прекрасны и царите в Нераке, как царили в Лувре.

– Да это же просто чудо – видеть вас так далеко от Парижа.

– Простите, государыня, – не бедняге Шико пришло в голову совершить это чудо.

– Охотно верю – вы же были покойником.

– Я изображал покойника.

– С чем же вы к нам пожаловали, господин Шико? Неужели, на мое счастье, во Франции еще помнят королеву Наваррскую?

– О ваше величество, – с улыбкой сказал Шико, – будьте покойны, у нас не забывают королев, когда они в вашем возрасте и обладают вашей красотой.

– Значит, в Париже народ все такой же любезный?

– Король Французский, – добавил Шико, не отвечая на последний вопрос, – даже написал об этом королю Наваррскому.

Маргарита покраснела.

– Написал? – переспросила она.

– Да, ваше величество.

– И вы доставили письмо?

– Нет, не доставил, по причинам, которые сообщит вам король Наваррский, но выучил наизусть и повторил по памяти.

– Понимаю. Письмо было очень важное, и вы опасались, что потеряете его или оно будет украдено?

– Именно так, ваше величество. Но, прошу вашего извинения, письмо было написано по-латыни.

– О, отлично! – вскричала королева. – Вы же знаете, я понимаю латынь.

– А король Наваррский, – спросил Шико, – этот язык знает?

– Дорогой господин Шико, – ответила Маргарита, – что знает и чего не знает король Наваррский, установить очень трудно.

– Вот как! – заметил Шико, чрезвычайно довольный тем, что не ему одному приходится разгадывать загадку.

– Если судить по внешности, – продолжала Маргарита, – он знает ее очень плохо, ибо никогда не понимает или, во всяком случае, не обнаруживает признаков понимания, когда я говорю на этом языке с кем-нибудь из придворных.

Шико закусил губы.

– О черт! – пробормотал он.

– Вы прочли ему это письмо?

– Оно ему и предназначалось.

– И что же, он понял, о чем там шла речь?