Сорок пять

– И вы снова в милости?

– Более чем когда-либо, – сказал Шико.

– Значит, – заметил Горанфло, останавливаясь, – вы сможете рассказать королю обо всем, что мы здесь для блага его делаем?

– Не премину, друг мой, не премину, будьте спокойны.

– О дорогой Шико! – вскричал Горанфло: он уже видел себя епископом.

– Но сперва мне надо попросить вас о двух вещах.

– О каких?

– Прежде всего о деньгах, которые король вам возвратит.

– Деньги! – вскричал Горанфло, быстро поднявшись с места. – У меня ими полны сундуки.

– Вам, клянусь богом, можно позавидовать, – сказал Шико.

– Хотите тысячу экю?

– Да нет же, дорогой друг, это слишком много. Вкусы у меня простые, желания скромные. Звание королевского посланца не вскружило мне голову, я не только не хвалюсь им, я стараюсь его скрыть. Мне хватит сотни экю.

– Получайте. Ну, а второе?

– Мне нужен оруженосец.

– Оруженосец?

– Да, спутник в дорогу. Я ведь человек компанейский.

– Ах, друг мой, будь я свободен, как в былые дни, – сказал со вздохом Горанфло.

– Да, но вы не свободны.

– Высокое звание налагает узы, – прошептал Горанфло.

– Увы! – произнес Шико. – Всего сразу не сделаешь. Не имея возможности, дражайший настоятель, путешествовать в вашем достопочтенном обществе, я удовлетворюсь братцем Жаком.

– Братцем Жаком?

– Да, малец пришелся мне по вкусу.

– И правильно, Шико, – это редкий малый, он далеко пойдет.

– Пока что, если ты мне его уступишь, я повезу его за двести пятьдесят лье.

– Он в твоем распоряжении, друг мой.

Настоятель позвонил в колокольчик. Тотчас же появился келейник.

– Позовите брата Жака, а также брата, выполняющего поручения в городе.

Через десять минут оба они появились в дверях.

– Жак, – сказал Горанфло, – я даю вам чрезвычайной важности поручение.

– Мне, господин настоятель? – удивленно спросил юноша.

– Да, вы будете сопутствовать господину Роберу Брике в его далеком путешествии.

– О, – вскричал юный брат, охваченный восторгом при мысли о странствиях, – я буду путешествовать с господином Брике, я буду на вольном воздухе, на свободе! Ах, господин Робер Брике, мы каждый день будем фехтовать, правда?

– Да, дитя мое.

– И мне можно будет взять мой аркебуз?

– Забирай его с собой.

Жак подпрыгнул и бросился вон из комнаты, издавая радостные крики.

– Что касается поручения, – сказал Горанфло, – то прошу вас, приказывайте. Подите сюда, брат Панург.

– Панург! – сказал Шико, у которого это имя вызывало не лишенное приятности воспоминание. – Панург!

– Увы! Да, – произнес Горанфло. – Я выбрал этого брата, которого тоже зовут Панург, и он ходит по тем же делам, по которым ходил тот.

– Значит, наш старый друг уже не служит тебе?

– Он умер, – ответил Горанфло, – он умер.

– О, – с сожалением протянул Шико, – и правда, он ведь уже здорово постарел.

– Девятнадцать лет, друг мой, ему было девятнадцать лет.

– Достопримечательный случай долголетия, – заметил Шико, – только в монастыре возможно что-либо подобное.

Глава 24

Духовная дочь Горанфло

Панург, о котором в таких выражениях говорил настоятель, вскоре появился.

Совершенно очевидно было, что он оказался призванным заменить своего покойного тезку не из-за свойственного ему морального или физического облика, ибо никогда еще человек с более умным лицом не был обесчещен именем, которым назвали осла.

Брат Панург со своими маленькими глазками, острым носом и выдающимся подбородком напоминал скорее лису.

Шико смотрел на него всего одно мгновение, но, как оно ни было кратко, он, по-видимому, по достоинству оценил монастырского посланца.

Панург смиренно остановился в дверях.

– Подойдите, господин курьер, – сказал Шико, – знаете вы Лувр?

– Так точно, сударь, – ответил Панург.

– А знаете вы в Лувре некоего Генриха де Валуа?

– Короля?

– Не знаю, действительно ли он король, – сказал Шико, – но вообще его так называют.

– Мне придется иметь дело с королем?

– Именно. Вы его знаете в лицо?

– Хорошо знаю, господин Брике.

– Так вот, вы скажете, что вам с ним необходимо поговорить.

– Меня допустят?

– Да, к его камердинеру. Монашеская ряса послужит вам пропуском. Его величество, как вы знаете, отличается набожностью.