Адамант Хенны

— Хенна попытается теперь остановить нас, — проговорил Торин.

— И наверняка нападет на Умбар, — заметил хоббит.

— Правильные слова, — кивнул Олмер. — Скорее всего, так и случится.

Адамант остался у него, а этот глупец не преминет отомстить. О всемогущий случай! Они послали нам в противники того, кто не знает и тысячной доли о своей добыче! В этом наше спасение и наша же слабость. Потому что мы не можем предвидеть его поступки. Может, он атакует Умбар, двинув силы через ослабленный Харад. Может, постарается натравить на Умбар харадримов…

Фолко мог только дивиться, насколько быстро Олмер — Олмер, а не Серый! — освоился в этом новом для него мире.

— Так тогда надо поднимать рати морских танов! — вступил наконец в разговор и Фарнак. — Все равно иных сил у нас нет…

— А Хенна едва ли даст нам совершить вторую попытку отбить Адамант с такого лихого налета, — поддержал морехода Торин.

— Верно, — кивнул Форве. — Но пойдут ли эльдринги на эту войну?..

— Мои люди и так не слишком довольны отсутствием добычи, — хмуро проронил Вингетор, кривясь от боли.

— Но не забудьте — нам придется воевать против одурманенных и околдованных Адамантом, — напомнил всем Фолко. — Я видел… мы видели, как дрались перьерукие… Неужели мы устроим такое же избиение? Ведь они-то ни в чем не виноваты!

— Верно, — кивнул Форве. — Но иного выхода нет. Как ни горько мне произносить такие слова! Если бы нам повезло чуть больше!.. Но что сожалеть о минувшем, его все равно не изменить…

И тут неожиданно заворочалась пришедшая в себя Тубала. Санделло шагнул было к ней, однако Олмер оказался быстрее. Мягким и гибким движением он склонился над девушкой и на миг вновь стал тем самым Злым Стрелком, что за деньги бил влет голубок на рыночной площади, где его впервые увидел жестоко рассорившийся со своими из-за укороченной на целую палестру Священной бороды Дьюрина гном Торин.

Тубала открыла глаза. Первое, что она увидела, — склонившегося над ней Олмера.

— Привидится же… — услыхал Фолко бормотание воительницы. — А может, я и впрямь померла».

— Ты не померла, Оэсси, — мягко произнес Олмер. — Так же как и я. И, значит, больше нет нужды мстить этим достойнейшим гномам и не менее достойному хоббиту…

Последние слова, ясное дело, сказаны были для Фолко, Торина и Малыша.

— Еще одна маленькая тайна. — Олмер с улыбкой покачал головой, поддерживая воительницу за плечи и помогая ей сесть.

Мало-помалу глаза Тубалы открывались все шире и шире.

— Отец?! Нет, правда это ты?

— Маленькая тайна, — повторил Олмер, обводя всех взглядом. — Оэсси — или Тубала, имя, под которым она прославилась в Кханде и Хараде, — моя дочь.

На мгновение голос Вождя чуть дрогнул.

— Отец! — завизжала грозная воительница и бросилась Олмеру на шею.

— Вот это дела! — всплеснул руками Малыш. — То-то я гадал, в кого она такая лихая уродилась!

Тубала ошарашенно оглядывала окружавших ее людей, эльфов, гномов.

Неожиданно Олмер шагнул к хоббиту и положил ему руку на плечо. Фолко едва не рухнул — казалось, на плечи ему свалилась стопудовая тяжесть, мало что не придавив к доскам палубы.

— Он спас меня, Оэсси. Спас, а не убил в том бою при Серой Гавани. Тебе совершенно не за что мстить. Вы пожмете друг другу руки и положите конец глупой вражде. Тем более что отныне нам предстоит сражаться рука об руку.

Глядя на хоббита широко раскрытыми глазами, Тубала, как во сне, протянула Фолко руку.

ОКТЯБРЬ, 10, РАННЕЕ УТРО, ЛЕСА ЮЖНОГО ХАРАДА

Всю ночь Миллогу снились страшные сны. Пес тоскливо выл, а два таинственных спутника ховрара и вовсе не сомкнули глаз. На заре они показались ховрару чем-то встревоженными; обменявшись долгими взглядами, они объяснили Миллогу, что их план изменился. Они идут на юг, где ховрар должен помочь им в одном очень важном деле, после чего его ждет великая награда, такая, о какой мог только мечтать любой Смертный. Не возражая, Миллог покорился, не представляя себе, как вообще можно прекословить…

Они шли на юг, нацелившись прямиком на ту долину, которой неделями раньше прошли Серый и Эовин…

Золотоволосая подозвала к себе пса — и тот подошел, хотя всем видом своим выражал крайнее несогласие: подвывал, прижимал уши и припадал к земле… Однако же подошел, и повелительница, двумя ладонями сжав лобастую голову, стала что-то шептать ему на ухо. Пес внезапно взвыл, точно по покойнику, принялся рваться, но, побежденный многократно более сильной волей, немного погодя уже лишь обреченно повизгивал.