Золотые дни

— Я уверена, что она занималась тем, чем нужно, чтобы зачать ребенка.

— А я уверен, что ты этим не занималась, — сказал Ангус, глядя на нее.

Она повернулась, подбоченилась и злобно посмотрела на него:

— Почему бы тебе не сходить на палубу? Там ты найдешь кого донимать своими вопросами. Ты можешь спросить у других арестанток, были ли в их жизни трудные времена, чтобы лишний раз утвердиться во мнении, что мои невзгоды настолько ничтожны, что о них и заикаться стыдно. И все потому, что у меня есть деньги.

— Я никогда не говорил… Я никогда не имел в виду…

Ты же не думаешь, что я…

— Уходи! — прервала она и подтолкнула его к двери. — Убирайся отсюда. Я должна упаковать вещи, а ты постоянно ищешь предлог, чтобы затеять ссору.

— Я ничего такого не ищу, — сказал он, выходя за дверь.

Когда он ушел, Эдилин прислонилась к двери, закрыла на мгновение глаза и улыбнулась. Ей нравилось, что он нервничает, потому что она нервничала точно так же. Перспектива оказаться в совершенно незнакомой стране устрашала. Но еще больше, чем чужая страна, Эдилин пугало собственное будущее. Она смирилась с тем, что они с Ангусом расстанутся, когда прибудут в Америку, но ему было проще, чем ей. Ангус уже доказал, что может быть кем захочет. Он может надеть одежду рабочего и найти себе жену, которая будет всю жизнь скрести полы, а потом среди ночи без усилий родить близнецов по десять фунтов каждый. Или может надеть одежду Джеймса и окрутить женщину, которая читала Цицерона в оригинале. Он может получить все, что захочет.

Но Эдилин знала, что ее выбор куда более ограничен. С ее манерами, с ее одеждой она может найти себе мужчину только одного типа, то есть в той или иной мере похожего на Джеймса. Но Ангус заставил ее разочароваться в этом типе мужчин. Если раньше она считала Джеймса воплощением элегантности и утонченности, то теперь он казался ей никчемным субъектом.

Но Эдилин знала, что жизнь не оставит ей выбора. Из-за тех сундуков с золотом ее судьба была предопределена. Она оказалась там, где оказалась, не по своей воле, а из-за золота.

Ангус пару часов спустя вернулся в каюту, весь в поту, и настроение у него заметно улучшилось.

— Снова танцы?

— Лазанье по канатам на спор, — пояснил он. — Я выиграл.

Улыбаясь, Эдилин пожалела о том, что не увидела состязания. Вне сомнения, матросы подумали, что Ангус… скажем так, совершенно не похож на Джеймса.

— Матросы, должно быть, удивились тому, что ты умеешь лазать по канатам.

— Да уж, удивились, — согласился Ангус и, сев за стол, принялся рисовать.

С тех пор как он сделал чертежи дома, он рисовал не переставая. Из любопытства она попросила его нарисовать что-нибудь еще, кроме домов, и даже позировала ему для портрета, но больше у него ничего не получалось.

— Кажется, мне лучше рисовать дома и башни, — сказал он, и она с ним согласилась.

Если она подумает о расставании и о том, что никогда больше не увидит Ангуса, она начнет плакать и не сможет остановиться.

Сейчас, проснувшись и, как обычно, посмотрев на Ангуса, Эдилин чувствовала себя куда спокойнее, чем вчера и позавчера. Неделю ему пришлось привыкать, но он все же научился спать в гамаке, не падая с него. А сейчас он смотрел на нее, и глаза у него были красные, словно он не спал всю ночь.

— С тобой все в порядке, детка? — тихо спросил он.

— Со мной все в полном порядке, — вполне искренне сказала она.

Удивительно, но она в самом деле была в порядке. Она даже испытывала приятное волнение. Они вот-вот сойдут на берег совершенно незнакомой страны за сотни миль от родных берегов.

Зато Ангус здорово нервничал.

— Что, если тебе все же некуда будет поехать? — спросил он вчера. — Что, если Харкорт не позаботился обо всем заранее?

— Пожалуйста, перестань психовать.

— Я никогда в жизни не «психовал», — обиделся Ангус, и ей пришлось спрятать улыбку.

Через несколько часов, когда корабль бросил якорь в бостонской гавани, Эдилин обнаружила, что никогда в жизни не видела такой кипучей деятельности. Она много времени провела в Лондоне, но Бостон не был похож на Лондон. Он был шумнее, грязнее и больше. Она видела людей, повозки, скот, заполнившие улицы. Но, несмотря на шум и грязь, здесь чувствовалось радостное возбуждение, которого она никогда не чувствовала в древнем Лондоне.

— Тут чудесно, — сказала она Ангусу, который стоял рядом.