Мешок кедровых орехов

К этим терзаниям прибавились еще и другие. Что ни говори, а дома лед. И впереди никаких надежд. Лика Аркадьевна понимала ведь: ничего у нее с хоккеистом быть не может. Даже если она в Москву отправится или письмо ему напишет, как пушкинская Татьяна. Он герой, кумир публики, звезда первой величины, а она кто такая? Ну, не глупая женщина, миловидная — а дальше? Ее вон в техникуме, где она уроки эстетики вела, мужчины за глаза «мадам» звали и стороной обходили — из-за старомодного целомудрия и подчеркнутой интеллигентности. Так нужна ли ему «мадам», когда у него, наверное, длинноногих современных красоток пруд пруди?

…Кончилась эта любовь неожиданно и печально.

Шла по телевизору спортивная передача. Лика Аркадьевна начало ее пропустила, но догадалась, что показывают открытие какой-то спартакиады. К микрофону подходили разные деятели, представители общественности, спортсмены. Деятели и представители произносили напутственные речи, спортсмены давали клятвы — такой был ритуал. От хоккеистов клятву произнести доверили Ему. Он вышел. Впервые Лика Аркадьевна увидела его в костюме, при галстуке, без шлема. Ее неприятно поразило, что у любимого почти нет лба. Она давно уже дорисовала лицо хоккеиста: под низко надвинутым шлемом представляла она высокий бледный лоб мыслителя. Лике Аркадьевне виделся он явственно — влажный от испарины, в едва наметившихся паутинных морщинках. Так вот: ничего там, под шлемом, не оказалось, если не считать светлой полосочки над бровями в палец шириной, сразу за которой плотно курчавились темные волосы.

И это не начес был, не челка — волосы так и росли, чуть ли не от переносицы.

Впрочем, оценить и прочувствовать это явление Лика Аркадьевна как следует не успела — хоккеист заговорил. Говорил он довольно гладко: о том, что ребята, мол, обещают показать настоящий хоккей, постараются не уронить славы, не разочаровать болельщиков и тому подобное. На самой последней фразе, однако, произошла у него заминка «Ну, и, конечно, — сказал он, — мы надеемся, что судейство будет бесчри… и осекся. Заело что-то. Он мотнул головой, словно отгоняя муху, и повторил: — Бес-три… бес-кри…»

«Беспристрастным! — встревоженно потянулась к телевизору Лика Аркадьевна. — Беспристрастным, ну!»

Но любимый не услышал. Он набрал воздуху и, как школьник, забывший строку в стихотворении, взял новый разгон: «Ну, и, конечно, мы надеемся, что судейство будет бесчри… бескри…»

И тут произошло нечто ужасное. Ужасное, катастрофическое, постыдное! Хоккеист блудливо улыбнулся, достал из кармана листочек бумаги, развернул его и, отыскав слово, прочел по слогам: «Бес-при-страст-ным…» Боже ты мой! Это на глазах-то у сотен миллионов людей! У всего Союза! Европы! Канады и Америки!

Немедленно к нему подлетел репортер с круглым, похожим на ежа микрофоном в руках и, чтобы как-то сгладить конфуз, стал задавать разные вопросы: «Что вы можете сказать зрителям о ваших ближайших противниках? Не правда ли, за последнее время они значительно повысили свой уровень? Прибавили, как говорится, и в техническом отношении, и в физической подготовке?»

Но только никакого сглаживания не вышло, а вышла еще большая срамота. Хоккеист облизнул губы и хрипло выдавил: «Ага… эта… прибавили физицки… и эта… тех-ницки…»

Лика Аркадьевна закрыла лицо руками и сидела так, оглохшая от стыда, раскачиваясь и шепча: «Дуб… дуб… Господи, какой дуб!..»

С этого дня началось ее выздоровление.

Лика Аркадьевна глянула вокруг себя протрезвевшими глазами и увидела пыль на подоконниках, разбросанные по спинкам стульев вещи, какие-то пожелтевшие газеты на полу возле тахты, чемодан с разинутой пастью, так и не разобранный после командировки. Запустение, неуют царили в доме. Особенно же перевернула ее одна сцена. Лика Аркадьевна прибежала вечером из техникума и застала на кухне мужа. Муж, ссутулившись над столом, прямо из баночки ел рыбные консервы, категорически запрещенные ему врачами. Лику Аркадьевну резанула жалость: «Бедный! Он-то за что?»

Эти консервы дали как бы толчок обратному процессу. Лика Аркадьевна принялась пылко убеждать себя, что супруг ее достойнейший человек, а она, дура, не ценит его. А муж у нее, действительно, хотя не атлет и не красавец был, но, как-никак, работал над кандидатской диссертацией, читал журнал «Иностранная литература» и мог в разговоре ввернуть такое, например, насмешливое выражение: «Оттого, что на Руси перевелись Достоевские, не перевелись идиоты».