Там, где лес не растет

«А почему бы, собственно, и нет?..»

Ему внезапно стало досадно, что он сам не дошёл умом до чего-то подобного и не попробовал исчислить стороны света.

– У меня тоже книга есть, – проворчал он чуть ли не с обидой. Надо же ему было хоть как-то показать девке, что он не вовсе дурак. – Про звёзды, вот.

Коренга хотел немедленно похвастать «Праведным звездословием», но Эория перебила.

– Впереди люди, – сказала она.

ГЛАВА 35

Стан на большаке

Коренгу опять взяла досада, потому что он отвлёкся на разговоры о звёздах и ни сам, ни через Тороново обоняние не распознал долетевшего спереди запаха дровяного дымка. Вот так-то: беседу затеял – и глупость свою оказал, да ещё и прозевал самое главное. Запах дыма внятно рассказывал, что впереди, за невысокой горушкой, теплился не сиротливый одинокий костерок таких же, как они сами, походников, потрёпанных Змеем. Там раскинулся изрядный стан с повозками, шатрами и множеством костров, на которых варилась еда. Там не откажут в помощи нескольким людям, вышедшим из леса, потому что последнее это дело – гнать прочь претерпевших от общей беды. Добрые люди так не поступают, будь они сольвенны, вельхи, сегваны, чёрные мономатанцы или нарлаки, кланяющиеся Огню. Голодного накорми, озябшего обогрей – эта Правда под любыми небесами живёт… Коренга второй день ничего не ел, сберегая материны сухарики на самый крайний последок, в животе у него урчало, и он лишь с запозданием сообразил, что такой большой стан мог располагаться только на дороге.

Значит, они добрались-таки до Фойрегского большака.

А это, в свою очередь, значило, что через несколько дней, сытый или голодный, он будет-таки в нарлакской столице, куда не довёз его Ириллир.

И там, на каком-нибудь большом гостином дворе, куда съезжаются со всех окраин страны бывалые люди, сможет начать расспросы о дивных исцелениях и иных чудесах. Расспросы, которые рано или поздно приведут его к великому Зелхату Мельсинскому…

Коренга успел едва ли не въяве увидеть перед собой ворота стольного Фойрега. В это время тележка, поскрипывая, взобралась на пологую вершину горушки, и он посмотрел вниз.

Там в самом деле лежал знаменитый тракт, что с полудня на полночь пересекал весь Нарлак, соединяя столицу с Кондаром и другими северными городами. Дорогу замостили камнем очень давно. Кое-кто утверждал – ещё прежде Великой Ночи. Во многих краях, не только здесь, наследством от прежних времён остались такие дороги, устроенные с неведомым ныне искусством. Когда же Ночь завершилась, начал налетать Змей, и с тех пор никто не знал, что делать с его Следом. Его невозможно было обойти, потому что он тянулся от моря до гор. Говорят, в его пределах пробовали возводить сторожевые башни и иные укрытия для застигнутых бурей, но Змей беспощадно сносил все постройки, сколь угодно добротные. Ничто не могло остановить его ярость, даже святыни Богов.

Особенно в последние годы, когда далеко в глубине материка обрушились Самоцветные горы, называемые у веннов Железными. Отныне логово Тьмы оказалось наглухо запечатано, и Змей утратил вековую цель, начал метаться по сторонам. Быть может, так происходили его последние корчи, но людям, над которыми проносилось чудовище, от этого было не легче…

Коренга думал увидеть внизу обоз доброго купца, сумевшего удержать своих людей от поспешного бегства прочь и вставшего на дороге, чтобы принять к себе всех, кто выйдет со Следа. Это оказалось не так. То есть внизу виднелись и повозки, и палатки, и костры торговых поезжан, на которые Коренга успел насмотреться в сольвеннской стране. Однако сердце стана составляли два ряда просторных шатров, последние из которых натягивались прямо на глазах у Коренги. Над одним из шатров лениво полоскал длинными косицами алый с золотом походный значок.

– Доброго кониса избрали мы на Кругу, – услышал молодой венн голос Шатуна. – Да благословит его дни Священный Огонь!

– Да благословит, – вразнобой отозвались Тикира, Эория, старик Тикарам, оба охранника и, кажется, даже галирадский воришка, по-прежнему навьюченный мешком Шатуна. Девять человек несли в себе пять разных вер, но пожелание прозвучало равно искренне и горячо.

– Да пребудет благодать на каждой шерстинке упряжных коней, за полтора дня одолевших путь от Фойрега! – с чувством продолжал Шатун. Только теперь стало заметно, какое облегчение испытывал этот уверенный в себе человек. Ясно, беспокоился он не за себя, а за ту, чья рука оказалась в его руке спустя двадцать лет. – И на крыльях бесстрашных голубей, вовремя домчавшихся с вестью! Чтоб мне провалиться в Чёрное Пламя, если я когда-нибудь ещё съем голубя. Даже если мне его подадут искусно зажаренного с земляными грибами, в сливках и зелени!