Становой хребет

А в это время назрел небывалый кризис с продовольствием не прииске. Спекулянты обнаглели до того, что весь дневной заработок старателей уплывал в их ненасытные торока.

Один возчик из Ларинска, который за семьсот вёрст пригнал связку лошадей, завьюченных маслом, не продавал его и ждал ещё большего повышения цен. Когда он увидел горы бочек с маслом, выгруженных с парохода, то ушёл в тайгу и повесился на ремне.

Людская стихия… Необузданная, яростная, живущая по законам беспутного фарта…

Как оглашенные, старатели кромсали железом холодную землю и пускались в дикий разгул, схлёстывались в пьяных драках, пухли от голода и цинги… Сказочно наживались на них разворотливые стяжатели, на их бедах, отчаянье, азарте…

Мужья становились сводниками, льстецы и приспособленцы оголтело рвались к наживе и власти, кружась в смерче страстей и фантастической удали.

Вольдемар Бертин, в бессонном надрыве, старался навести порядок на прииске. Сплачивал вокруг себя большевиков и старых партизан, наиболее сознательную массу.

Организовал доставку продовольствия из ближайших якутских наслегов. Якуты везли мясо, рыбу, мороженых зайцев и мороженое молоко, ягоду, фураж, гнали на убой скот.

Все старатели платили с дневной добычи «положение» — это двадцать процентов они были обязаны сдать государству бесплатно. Скупленное и собранное налогом золото уже не помещалось под подушкой Кузьмы, и был открыт банк.

Обычный, рубленный на скорую руку домик, раскатать который можно было голыми руками, но в нём хранилось более тридцати пудов золота. Фельдъегерской службы ещё не было, и Бертин не решался отправить транспорт с металлом без надёжной охраны.

Хаос и своеволие старателей взялась укрощать горная милиция, организованная тут же. Заместитель начальника милиции Доценко сам подговорил дюжину молодцов и подготовил коварный план ограбления банка.

Внизу по реке уже стояли завьюченные харчем олени, заговорщики ждали только вечера, чтобы грабануть банк и рвануть через границу в Манчжурию. Невероятно совпадение нарушило этот подлый расчёт. В этот же день из Якутска, наконец, пришёл дивизион ГПУ под командой Горячева.

Он увидел огромную толпу старателей, требующих отдать им под вольную разработку вновь открытый ключ Золотой, они буйствовали и пугали начальство прииска самосудом. Горячев мигом навёл порядок, убедил людей разойтись на работу и с ходу арестовал Доценко с дружками.

Разговор был коротким. Судили общим собранием, и за той сопкой, где дожидались олени пудов ворованного золота, хлестнул залп, охладив многие горячие головы.

Только на прииск Золотой сбежалось люду около сорока национальностей, включая итальянцев, американцев, французов и других редкостных пришельцев.

Добирались сюда приискатели с Аляски, с китобойного судна сбежала в Охотске команда гвинейских негров, они пришли на Незаметный через тайгу за сотни вёрст, в лютых для них холодах мыли золото, попутно обучая новых друзей английскому боксу.

Хватало работы с такой разношерстной публикой для ГПУ и для вновь открытого «Якзолтреста».

Вокруг Незаметного вольными разведчиками открывались новые и новые золотоносные ручьи. Вспыхивали невероятные легенды и слухи, люди бросали свои делянки с хорошим содержанием золота, вылупив глаза бежали с котомками по тайге и надежде обрести ещё большую удачу.

Корейская артель на одном из ключей намыла по пуду металла на душу: старатели ползали в ямах, не прекращая добычу, с пудовыми сидорами, не доверяя богатства ни укромным местам, ни сотоварищам.

Хунхузы стерегли пришлый народец за Яблоновым хребтом и на границе. Их люди уже бродили здесь спиртоносами, навязывались в проводники артелькам на пути домой и выводили их точно под дула винтовок.

Жарко горели меж брёвен тела «лебедей» и «косачей», обрушивался из сгоревшей одежды золотой песок.

Ещё раскаленным его сгребали с шипящими угольями бандиты и, радуясь удаче, отмывали лотками в светлых ручьях.

Только эти угли и доплывали к берегам далёкой китайщины, да наиболее везучие доходили в свои нищие провинции с тяжёлым и горьким богатством, чтобы на следующий год опять уйти и уже не вернуться.

Девяносто пять процентов восточников заходило из Шаньдунской провинции, остальные пять процентов из Хэнаньской и Хубэй. Гнала их нужда.

Шаньдун был политически и экономически самое отсталое место в Китае, там бытовали ещё феодальные отношения и не было промышленности. Бежали люди и от призыва в наёмные армии белокитайских генералов.