Красношейка

На следующее утро Браннхёуг позвонил российскому послу и сказал, что в МИДе по поводу дела о родительских правах на Олега Фёуке-Гусева появились внутренние разногласия, и попросил его изложить в письме, какого решения по данному делу требует русская сторона. Посол в первый раз слышал об этом разбирательстве, но, разумеется, пообещал выполнить просьбу главного советника, в том числе прислать соответствующий запрос. Через неделю пришло письмо, в котором российская сторона заявляла, что Ракель и Олег должны явиться в российский суд. Браннхёуг тут же отправил одну копию начальнику юридического отдела, а другую — Ракели Фёуке. На этот раз она позвонила на следующий же день. Выслушав ее, Браннхёуг ответил, что всякое его вмешательство в это дело будет идти вразрез с его дипломатической работой и что говорить об этом по телефону — неблагоразумно и неосмотрительно.

— Вы знаете, у меня у самого детей нет, — сказал он. — Но судя по тому, как вы описываете Олега, это славный мальчуган.

— Если бы вы его увидели, вы бы… — начала Ракель.

— В этом нет ничего невозможного. Я случайно увидел ваш адрес на конверте и узнал, что вы живете на Холменколлвейен, а оттуда рукой подать до Нурберга.

На том конце медлили с ответом, но Браннхёуг чувствовал, что преимущество теперь у него:

— Скажем, завтра вечером, часов в девять?

После долгой паузы Ракель ответила:

— В девять часов вечера шестилетнему ребенку полагается спать.

Вместо этого они договорились встретиться в шесть. Олег оказался прекрасно воспитанным мальчиком, кареглазым, как мать. Но та, к досаде Браннхёуга, не хотела ни отклоняться от разговора о повестке, ни отправлять Олега в кровать. Видимо, сын посажен на диван для подстраховки. И еще Браннхёугу не понравилось, как мальчик на него смотрел. Под конец Браннхёуг решил, что осада — дело долгое, и, уже стоя в дверях, предпринял еще одну попытку. Он заглянул в ее глубокие глаза и сказал:

— Ракель, ты не просто красивая женщина. Ты очень храбрый человек Я просто хочу, чтобы ты знала, как высоко я тебя ценю.

Браннхёуг не знал, как истолковать ее взгляд, но воспользовался мгновением, чтобы склониться к ней и поцеловать ее в щеку. Реакция была двусмысленной. Губы улыбались, Ракель поблагодарила за комплимент, но глаза были холодными.

— Извините, что задержала вас так надолго, Браннхёуг, — добавила она. — Вас, наверное, ждет жена.

Браннхёуг решил, что даст Ракели некоторое время на раздумье, о чем недвусмысленно намекнул ей, но она так и не позвонила. Вместо этого ему неожиданно пришел запрос из российского посольства. Русские требовали ответа, и Браннхёуг понял, что своим напоминанием вдохнул новую жизнь в дело Олега Фёуке-Гусева. Жаль, жаль, — но раз уж так случилось, почему бы этим не воспользоваться. Он позвонил Ракели в ПОТ и рассказал ей о развитии событий.

Прошло несколько недель, и он снова оказался на Холменколлвейен, в деревянном особняке, намного больше и мрачнее, чем его собственный. В этот раз Олег уже был в кровати. Казалось, Ракель чувствует себя более раскованно. Браннхёугу даже удалось перевести разговор на личные темы и весьма кстати ввернуть, что его отношения с супругой выродились в платонические, а ведь время от времени нужно прислушиваться не к холодному рассудку, а к телу и сердцу, — когда его прервал неожиданный звонок в дверь, Ракель пошла открывать и провела в гостиную высокого мужчину, коротко, почти наголо остриженного, с налитыми кровью глазами Ракель представила его как коллегу по СБП. Браннхёугу в этом парне все не понравилось: и как он прервал его речь; и что он был пьян; и что он сидел на диване и, как прежде Олег, таращился на Браннхёуга, не говоря ни слова. Но больше всего ему не нравилось то, как переменилась Ракель: она просветлела лицом, сбегала за кофе и весело смеялась над его загадочными односложными ответами, будто над гениальными шутками. И когда она говорила, что запрещает ему ехать домой одному, в ее голосе слышалось настоящее беспокойство. Единственное, что в этом типе Браннхёугу понравилось, было то, что он столь же внезапно ушел, и потом, услышав, как за окном взревел его автомобиль, Браннхёуг решил, что парню хватит любезности разбиться по дороге. Но урон, нанесенный разговору, оказался невосполнимым, и Браннхёугу так и не удалось вернуть беседу в прежнее русло. Когда Браннхёуг уже ехал домой, ему вспомнился собственный старый постулат: мужчина решает, что обязан завоевать женщину по одной из четырех причин. И важнейшая из них — ей нравится другой мужчина.