Красношейка

— К тебе гость, — сказала мать.

К тебе. При любых других обстоятельствах Хелена бы позволила себе возмутиться этой манерой матери, тем, что она подчеркивает, что не считает этого иностранного солдата гостем всего дома. Но сейчас было время уступок, и Хелена поцеловала мать за то, что та не повела себя хуже и вообще приняла его до того, как Хелена сама торжественно спустилась вниз.

Хелена перевела взгляд на Беатрису. Старая прислуга улыбалась, но в глазах у нее была та же меланхолия, что и у матери. Хелена перевела взгляд на Него. Его глаза сияли, и ей показалось, что она чувствует, как от их тепла вспыхнули ее щеки, она перевела взгляд на загорелую, недавно выбритую шею, воротник с двумя буквами «S» и зеленую униформу, помявшуюся тогда в поезде, но теперь свежевыглаженную. В руке он держал букет роз. Она знала, что Беатриса уже посоветовала поставить их в вазу, но он отказался и сказал, что сначала дождется, пока Хелена спустится и увидит их.

Она сделала еще один шаг. Положила руку на перила. Теперь легче. Она подняла голову и сразу увидела всех троих. И тут же почувствовала, что это лучшая картина, какую она видела в своей жизни. Потому что она знала, что видят они, и будто отражалась в них.

Мать видела, как с лестницы спускается она сама, ее потерянная мечта и молодость; Беатриса видела девочку, которую воспитала, как собственную дочь; а Он видел женщину, которую любил так сильно, что не мог скрыть этого за скандинавской сдержанностью и хорошими манерами.

«Красавица», — прочла Хелена по губам Беатрисы. И подмигнула в ответ. Наконец она спустилась.

— Значит, ты смог найти путь даже в кромешной тьме? — улыбнулась она Урии.

— Да, — ответил он громко и отчетливо, и под высоким каменным потолком послышалось эхо, как в церкви.

Мать говорила резким, порой визжащим голосом, а Беатриса сновала из столовой в кухню и обратно, как добрый дух дома. Хелена не могла оторвать глаз от бриллиантового ожерелья у матери на шее, ее самого дорогого украшения, которое доставалось только по особым случаям.

Против обыкновения, мать оставила дверь в сад приоткрытой. Облака лежали низко-низко — значит, скорее всего, бомбить этой ночью не будут. Из открытой двери тянуло сквозняком, пламя стеариновых свечей мигало, и тени плясали на портретах серьезных мужчин и женщин с фамилией Ланг. Мать охотно рассказывала, кто есть кто, чем кто прославился, из каких семей происходили их супруги. Как показалось Хелене, Урия слушал все это с саркастической ухмылкой, впрочем, в полутьме не разберешь. Мать говорила, во время войны нужно экономить электричество. Конечно, она не распространялась о настоящем финансовом положении семьи и о том, что из четырех прежних слуг осталась одна Беатриса.

Урия отложил вилку и откашлялся. Они сидели у дальнего конца стола: Урия и Хелена друг напротив друга, а мать — во главе стола.

— Все было очень вкусно, фрау Ланг.

На самом деле обед был очень простым. Не настолько простым, чтобы на это обижаться, но и не таким роскошным, чтобы Урия мог считать себя почетным гостем.

— Это все Беатриса, — тут же сказала Хелена. — Она готовит лучший в Австрии шницель по-венски. Вы пробовали его раньше?

— Насколько я помню, только один раз. Но тот был не таким вкусным.

— Schwein, — сказала мать. — Тот, что вы пробовали, был из свинины. Мы едим только телятину. В крайнем случае — индейку.

— Помнится, там вообще не было мяса, — улыбнулся он. — Думаю, большей частью яйцо и хлебные крошки.

Хелена тихо рассмеялась, мать сверкнула на нее глазами.

Несколько раз за обед разговор затухал, но после долгой паузы его начинали снова: причем Урия говорил не меньше, чем мать или Хелена. Когда Хелена приглашала его к обеду, она уже решила, что не будет волноваться о том, что подумает о нем мать. Урия — воспитанный молодой человек, но он был из крестьян, а значит, у него нет той утонченности поведения и манер, которые необходимы в светском обществе. Но она просто решила не думать об этом. Поэтому ее очень удивило то, как естественно и обходительно держал себя Урия.

— Вы, наверное, собираетесь устроиться на работу после войны? — спросила мать, отправляя в рот последний кусочек картошки.

Урия кивнул и стал терпеливо ждать, когда фрау Ланг прожует и задаст свой следующий вопрос.

— Позвольте спросить, на какую же работу вы хотели бы устроиться?