Фантастика

— Чего? — подозрительно сощурилась она. — Кого тебе?

Взгляд скользнул вниз, на две бутылки паршивого портвейна, которые молодой человек прижимал к груди. Ничего приличнее в сельмаге не нашлось, да и за этой отравой полчаса в очереди отстоял. Но, судя по жадному огоньку, блеснувшему в старухиных глазах, подход был выбран верный.

— Проблема у меня. — Роберт заулыбался. — Хочется выпить, а стакана нет. На улице, без закуси и тем более из горла не употребляю принципиально. Не пригласите?

— «Три семерки»? — деловито спросила бабуля Дарья Михайловна. — Стаканы есть. Даже бокалы, чешский хрусталь. А закусим яблочками — свои, с прошлого года.

— Годится.

Комната, где сели за стол, к удивлению Дарновского, была обставлена по совковским меркам совсем не бедно. Гарнитур, на стене ковер, да и бокалы в самом деле оказались хрустальными. А главное, чисто было, не так, как должно бы у старой алкоголички и ее психически ненормальной внучки.

Взгляд старухи поймать было непросто, она смотрела только на портвейн. Но после первого же глотка раскраснелась, замаслилась, разболталась — незачем стало и подглядывать. Тем более (он знал по опыту), у пьяниц этого склада в самом деле что на уме, то и на языке. Про зловещую черную машину Дарновский решил пока помалкивать. Черт ее знает, эту Аньку. Может, она на шоссе не только цветочками зарабатывает, и катание на джипах для нее в порядке вещей.

А кроме того почему-то хотелось узнать про странную цветочницу как можно больше.

Сначала пришлось послушать про то, какие раньше были хорошие времена и какие теперь стали плохие, и про подлеца Горбачева, и про то, что Сталина на них нет. А охотней всего Дарья Михайловна болтала про времена своего величия, когда работала поварихой в соседнем совминовском пансионате «Березки». Какие хочешь продукты имела и людям доставала — не за так, конечно. Каждое лето дочку, а потом внучку в Гагру возила, вон какой дом отгрохала, и всё сама, без мужика. Но в позапрошлом году, как начал Горбач с привилегиями воевать, в «Березках» половину обслуги разогнали. И ее тоже на пенсию задвинули, а пенсия 95 рублей. Проживи-ка вдвоем. Пианину продали, всё равно без толку стояла. Швейную машинку гэдээровскую. Стенку «Ольховка декор». А как иначе? Сейчас на рынке десяток яиц мало червонец стоит. Анька даром что малахольная, но кушает дай Боже, не напасешься.

Здесь очень кстати было этот поток информации повернуть в нужное русло. Что Роберт и сделал.

— Малахольная? С рождения, что ли?

— Нет. Когда маленькая была, девочка как девочка. В классе первая отличница. И шустренькая, сообразительная. У нас в пансионате на выходе контроль был, чтоб продукты не выносили. Так я Аньку приспособила. Зайдет ко мне, вроде как бабулю проведать. Я ей сумку. Сосисочки там, антрекотики, колбаска-сервелат, фарш. Кило на пять, больше ей не унести. Через проходную иду пустая — на, обыскивай. А внучка дождется темноты. И, как отдыхающие по номерам разойдутся или там в кино, дует к забору. Худенькая, между прутьями пролезет и через десять минут дома.

Дарья Михайловна засмеялась, вспоминая хорошее. Выпила, пососала дольку яблока. Горестно вздохнула.

— А потом вот что случилось. Сижу, жду ее, а она не идет и не идет. Уж ночь, а ее нет. Пропала! Сумку с продуктами после в кустах нашли, а моей Анечки нет. Два дня ее вся милиция искала. Сколько я слез выплакала, уж не чаяла живой увидеть… — Старуха всхлипнула, глотнула еще. — Егерь ее нашел, в лесу. Сидела на пеньке, вся перепачканная и не в себе, только дрожала. Что с ней было, почему по лесу двое суток бродила, так никто и не узнал. Думали, снасильничал гад какой-нибудь — нет, целехонькая. Только замолчала с тех пор и стала вроде как полоумная. Нет, не то чтоб полоумная — поумней иных прочих. Но молчит, и всё тут! Читать-писать разучилась. Куда девать сироту?

— Почему сироту? — спросил Роберт, слушавший очень внимательно. — А родители?

— Нету, — отрезала бабуля и сердито стукнула ладонью по столу. — Отца не было, а мать у ней сука. Я Анечке и мамка, и папка. Где вторая-то? Открывай.

Вторую бутылку старуха не осилила, сомлела. До момента, когда она опустилась лбом на стол и всхрапнула, Роберт успел выяснить следующее.

После того случая девочку отдали в интернат для дефективных детей, но там она чуть не зачахла — пожалела ее Дарья Михайловна, забрала домой. И пока работала в своем пансионате, жили неплохо. Но на пенсии бабуля, по ее выражению, стала «болеть нервами и употреблять». Внучка же начала продавать на дороге цветы: летом ирисы, осенью хризантемы и астры, весной подснежники, ландыши, а зимой делала веночки из еловых веток с шишками, красивые. В общем, как понял Дарновский, худо-бедно хватало и на еду, и старухе на «нервы».