Княжий остров

- Что с тобой?! Орал как резаный, — прошептал сержант. Чуть карачун со страху не хватил, когда ты врезал мне сонному по морде. Ну, думаю, все-е… немцы прихватили.

Ошалевший Егор потряс головой и обрадованно выдавил:

— Приснилось…

С трудом разжал закостеневший кулак правой руки и недоуменно поглядел на левую кисть. Большой палец на ней саднил, как от ожога наплывшего со свечи воска.

— Да у вас лицо белей полотна, как у мертвого, — проворчал Окаемов Егору, укладываясь спать.

— Крястись — Серафим кивнул на божницу. — Крястись! Сыру землю оручи, смерть кликаць ходиць душа твоя. Крястись святому радзицелю!

Егор перекрестился, чтобы ублажить старца, и краем глаза поймал усмешку Окаемова. Тот проговорил:

— Когда недоля пристигнет и большевики Бога чтут? Как же… неохота помирать… Не обижайтесь, Егор Михеевич, ведь сразу же полегчало. Ведь так?

— Полегчало…

— У нашего Барского села такая церква распрекрасная и богатая была… С Вологды понаехали, закрыли, — раздумчиво обронил Селянинов. — Теперь старикам хоть кусту молись. Их-то зачем перековывать. А попов сколь гнали через нас на Соловки… Страх вспомнить! А вишь… Человек перекрестился, и помогло. Я ить тоже втихомолку крещусь, особо когда нас немец снарядами молотил, может, и жить остался поэтому… Не нами придумано, не нам и погибель обычаям творить!

— А вы разве не комсомолец? — спросил Окаемов.

— Батяню кулачили, кто меня примет… Детворы полна изба, целая дюжина, вот миром и обжились маленько, две коровы, пара лошадей… В кулаки и записали. Слава Богу, что не успели сослать, послабление вышло. Но скотинешку загребли подчистую, лебедой спасались от голодной смерти. Да все одно в подкулачниках вырос, едва в пахари выбился… Не доверяли…

Серафим внимал им, щурил в думах глаза и вдруг достал из-за нар гусли. Все трое гостей разом умолкли и затаились. Ровно горела свеча на божнице, пальцы Серафима резво ударили по струнам. И Егору почудилось, что шатануло стены обители от мощного их взрыда и плача человечьего. Запел Серафим враз помолодевшим и набрякшим силой голосом. Он пел с закрытыми глазами, раскачиваясь: то откидываясь к стене, то коршуном нависая над гуслями. Играл незнакомую Окаемову былину. Слова текли с губ старца очень древние и малопонятные, но разум внимавших их людей улавливал суть прозрением и памятью. И души их взлетели на простор, поднятые лебедиными крылами гуслей, и увидели глаза стародавнюю быль о двух влюбленных, живших в сильном племени у могучей реки именем Ра…

• Сей круг обережный в науку и здраву
• Славянскому роду во память навечно…
• Врагам на погибель, а Богу во славу!
• Так зло беспредельно, а мы так беспечны…
• Мигнули столетья Перуна зарницей,
• И алчущий змей вполз по отчему Древу…
• Влюбились друг в друга охотник с девыцью,
• Взроптало все племя, взгордилось до смерци,
• Зловредничал каждый за красную деву,
• За дочерь вождя извелико прекрасну…
• Чтоб в племени распрь кровяную не сеять,
• Прогнал вождь двоих на погибель из дома,
• Любимую дщерь он отвергнул навеки…
• Ушли они, жили беспечно на бреге
• Реки величавой, Ра — к солнцу бегущей,
• В Сварога кочевье…
• Жалели друг друга, спасали от зверя,
• Кормились охотой и сбором кореньев.
• И вдруг! Объявилось откуда-то племя
• От Поньскаго моря — лохматых зиадов.
• И стали жить рядом…
• И зависть таили зиады, увидев
• Лад пару изгнанных и ликами белых,
• Душой неразлучных, веселых и смелых.
• И жрец их нашептывал мужу той девы,
• Медовые речи глаголил в усладу,
• Лукаво и тайно, с улыбочкой гадкой:
• «Зачем тебе женщина эта, охотник?
• Приди к нам и сватай любых крутобедрых,
• Бери много жен, пышных передо и телом»….
• Не стал муж блазниться и в стан их не ходит,
• Не слушал жреца и во счастии с прежней…

•  Тогда жрец к жене стал шакалом ластиться,
• Нашептывал в уши. глаза маслил негой:
• «Зачем тебе увспень сей, он не может
• Тебя защитить, украшенья навесить…
• Смотри, Наши воины грозны и сильны,
• И члены У них все мощны, и богатство…
• Ты брось поскорей своего недотепу,
• И к нам уходи за любого… со златом,
• Ты будешь и в неге…»
• ..Смеялась над ним руса гордая дочерь,
• И дланью живот свой потрогала нежно.
• И боле она не осталась в лесу ли,
• У берега Ра полноводной без мужа.
• Страшилась зиадов вонючих, поганых
• И верой и телом!
• И вот девять лун миновало, и муж ей
• Сплел люльку из ивы плакучей охранной,
• Все млада дитя ожидая в терпенье.
• Рожала она на холме, над рекою…
• И только успела младенца увидеть
• И ладе его показать, чуять радость…
• Как злы и свирепы зиады настигли!
• Убиша обоих, глумились над ними…
• Бесися от крови…
• Но видят вдруг — люлька огнем засветилась,
• Дитя в ней сияет и ручками машет.
• Велит жрец копьем заколоть — не выходит!
• Сгорает копье, не достигнув младенца.
• А стрелы подавно как пух палит пламя.
• Ничто не берет сироту золотого,
• Хранят его Боги и бесят зиадов…
• Тогда черный жрец сам метнулся на пламя
• И смог лишь ногою ударить по люльке…
• И сажею сизой извился на ветер,
• И вонью истек, пуще падали мерзкой…
• А люлька на волны могучи скакнула
• И вниз поплыла по реке синегривой,
• Плыла долго так и сияла, как солнце.
• Дитя беззаботно в той люльке качалось…
• Смотрело на звезды — глаза видя дедов,
• Могучего Рода небесную силу.
• Внизу по течению бысть племя — Анты!
• И волхв их узриша плывущее чудо.
• Присипил руками до брега крутого
• И поднял из люльки младенца златого.

• И молвил сей волхв, обращайся к роду:
• «Чей сей дитя?»
• — Мой — сей дитя, — откликнулся старец,
• Сынов потерявший на сечах и водах,
• Один в целом свете оставшийся корень.
• И стал он растить и лелеять мальчонку.
• Учил меч держать и богам поклоняться,
• Водил ночью в поле под взоры Вселенной,
• Дедов звездоглазых смотрящих потомка…
• А он трепетал весь сердчишком и клялся
• Достойным быть предков, и сильным, и
• смелым…
• Потом спас весь род этот муж огнеликий,
• Власами ковыльный и знаньем могутный.
• Увел дном Миотского моря от смерти,
• От полчищ поганых хазар и зиадов…
• Вода расступилась, и шли через рыбы…
• От Сурожа, предков оставив могилы…
• И звали его МОИСЕЙ, первым словом
• Был назван, какое услышали боги
• Из вечи Трояни… Бог — Рода посланник!
• Дажьбоговы внуци се племя зовется.
• Семь лет в нем Христос у волхвов был в
• ученье.
• И после того, как вернулся за море…
• Распят был!
• Зиады его погубили, узрили они в нем
• Пророка-Сварога,
• Небесного Бога добра и знаменья,
• Себе на погибель узрили и вере,
• Своей жесткосердной, кровавой и злобной.
• От жертв неразумных…
• Доселе пускают все стрелы и копья…
• Но тщетно… Ведь Солнца они не достигнут,
• Пускают злословья, и храмы скверняют,
• И в жертвенной крови славян силу ищут.
• Но Бог русский крепче!
• А зло все бессильней!
• Клокочет и ярится племя зиадов,
• Антихриста племя, тельца неживого,
• Во дьявольской страсти попрания мира
• И жадности лютой коварства Кощея.
• Ползет их нечистая сила и губит,
• Добро, и веселье, и распри наводит,
• И травит людей друг на друга с оружьем.
• Вот зри! Их кощун мчит к святой колыбели,
• Где солнцем сияет младенец Арины…

• У берега Ра, нашей Волги-Итиля…
• Сгори же ее враже семя
• И пеплы развей…

Струны рокотали, и новые видения вставали перед глазами гостей Серафима. Слышался в их ритме конский топот и звон мечей, завывание ветра и хлесткие удары волн о борта стругов. Егору чудилось море и шелковый алый парус над головой. Попутный ветер гнал струги россов с богатой добычей от греков. На корме задумчиво сидел воин в скромной белой одежде с мечом у пояса… на эфесе меча грызлись крылатые волки… У воина вислые усы и бритая голова с прядью-чубом осельца через ухо с золотой серьгой. Егор ясно видел этого воина и слушал вместе с ним бородатого старца с гуслями резными на коленях. Вещун пел славу победам князя и ратникам смелым его, победившим злых хазар и с греков дань собравшим. Соленые брызги летели в струг, и бились волны, и дул ветер в паруса из алой паволоки, и рокотали струны, князя думы теша…