Мужские игры

– Ладно, Петровку тоже отметаем. На тебя трудно угодить, ребенок Настя.

– Ну пап…

– Хорошо, хорошо. А если в адъюнктуру поступить? Ты об этом не думала? Тебе летом исполнится тридцать семь, в адъюнктуру, правда, принимают только до тридцати шести, вступительные экзамены осенью, но в ряде случаев делают исключения, ведь речь идет всего о трех месяцах. Как тебе такая идея?

– Да ты что, папа, какой из меня ученый?

– Вот, между прочим, ученый-то из тебя как раз хороший получится. У тебя голова прекрасная, аналитический склад мышления, усидчивость огромная. Напишешь диссертацию, защитишься, будешь преподавать.

– Это все замечательно, но…

– Что – но? Какое у тебя опять «но»?

– Я не выдержу до осени. Я хочу уйти сейчас. Прямо сейчас.

– Да-а, – протянул отчим, – допек тебя Мельник. А мне он показался вполне нормальным мужиком. Чего ты с ним не поделила?

– Границу мы с ним не поделили. Границу между его самолюбием и начальственным самомнением и моим стилем работы. Я всегда сомневаюсь, меня так Колобок приучил, я никогда не цепляюсь за версию, даже если она мне ужасно нравится, когда вижу, что она слабая или неправильная. Понимаешь, папа, я, конечно, отношусь к своей работе как к творчеству, и мне бывает жалко и обидно отказываться от того, до чего я с таким трудом додумалась, но все равно отказываюсь я легко, даже если на проверку этой версии я убила кучу времени и сил. Потому что в конечном итоге дело в раскрытии преступления и поимке преступника, а не в моих амбициях и не в моем творчестве. Я не стыжусь и не стесняюсь признаваться, что ошиблась. А Мельник – это начальник, который всегда прав по определению.

– Тяжелый случай. Тогда ты права, надо уходить. Я подумаю, как тебе помочь, поговорю со знакомыми.

– Папа, не надо мне помогать, я тебя прошу. Мне важно услышать твое мнение. А остальное я сама как-нибудь устрою.

– Ну что ж, мое мнение ты услышала. Не можешь работать с Мельником – уходи, не насилуй себя и не ломай. Еще вопросы есть?

– Больше нет, – улыбнулась Настя.

– Тогда пойдем. Ты на часы все посматриваешь. Торопишься?

– Немного. Мне еще добираться до дома часа полтора.

– Ладно уж, поезжай. Только не забудь продукты, мама тебе там наготовила на неделю вперед.

Когда они вернулись в квартиру, кухня уже была свободна. Леонид Петрович достал большую сумку и стал помогать Насте складывать в нее пакеты, банки и кастрюльки, заботливо приготовленные Надеждой Ростиславовной.

– А это что? – спросила Настя, беря в руки непрозрачный тяжелый сверток.

– Это рыба. Она сырая, но уже почищенная и разделанная, ее только надо обвалять в муке и пожарить. Справишься?

Настя с сомнением посмотрела на сверток.

– Не уверена, но попробую. Вообще-то у меня растительного масла нет, кончилось. Может, я не буду рыбу брать? Давай я вам ее оставлю.

– Еще чего. Погоди-ка, у нас, кажется, много масла, сейчас я маму позову, она тебе его выдаст.

Через минуту в кухню влетела Надежда Ростиславовна и с ходу набросилась на дочь:

– Почему ты не хочешь брать рыбу? Что у тебя за жуткая привычка жевать бутерброды! Надо обязательно есть горячее.

– Мамуля, я не умею ее правильно готовить, и масла у меня нет. А когда я сумею дойти до магазина – неизвестно. Жалко же продукт переводить.

– Тут и уметь нечего. Кладешь на сковороду и жаришь. А масла я тебе сейчас отолью в бутылку.

Она достала из шкафчика большую жестяную емкость с оливковым маслом, пустую бутылку из-под коньяка и воронку.

– Вот и все, – удовлетворенно констатировала мать, аккуратно пристраивая бутылку в сумку между пакетами и банками. – Ты уже уходишь?

– Да, побегу. Пока доеду, уже совсем поздно будет. Ничего, если я смоюсь потихоньку, не прощаясь с гостями?

– Иди уж, – улыбнулась мать. – У тебя усталый вид, отдохни как следует.

Сумка была тяжелой, и Настя с трудом дотащила ее до дома. «Сейчас выложу продукты в холодильник – и спать, – подумала она, снимая куртку и потирая ноющую поясницу. – Прошлую ночь совсем не спала, глаза уже закрываются, до подушки бы донести голову».

Расставив кастрюльки и банки в холодильнике, она вытащила из сумки бутылку с оливковым маслом. Руки вмиг ослабели, колени задрожали. Обыкновенная бутылка из-под коньяка. И этикетка обыкновенная. Только светлые части на рисунке заштрихованы карандашом.

Осторожно поставив бутылку на стол, словно она могла развалиться от малейшего прикосновения, Настя сделала три глубоких вздоха, чтобы унять сердцебиение, и сняла телефонную трубку.