Мужские игры

Настя мужественно «отбывала повинность», то и дело поглядывая на часы. Удобно ли уже исчезнуть или нужно еще потусоваться с гостями, чтобы не обидеть маму и Леонида Петровича? Ее всегда поражала способность родителей обрастать знакомствами и устанавливать дружеские отношения с людьми, никак не связанными с их профессиональным кругом. Если бы Насте пришлось звать гостей, они сплошь были бы или ее коллегами с Петровки, или Лешкиными, из его института. А сейчас вокруг нее были гости самых разных профессий, с которыми мама и отчим знакомились на приемах, банкетах, во время отпусков, были даже две мамины школьные подруги.

Она пробралась к отчиму и потянула его за рукав.

– Пап, пойдем на кухню, мне с тобой посоветоваться надо.

Леонид Петрович тут же извинился перед толстым смешным дядькой, с которым что-то оживленно обсуждал, и поднялся из-за стола. Но кухня оказалась занята, там сидели две дамы и, весело чирикая, украшали котлеты на косточках затейливыми бантиками из тонких полосок цветной бумаги. Настя растерянно взглянула на отчима, но он тут же сделал головой движение, указывающее на входную дверь. Стараясь не щелкать замком, они тихонько выбрались на лестничную площадку.

– Ну, ребенок Настя, говори, что тебя гложет.

– Я не могу работать с Мельником, – выпалила она.

– Не можешь или не хочешь?

– Не хочу, потому что не могу. Папа, я подумываю о том, чтобы уйти из отдела. Что ты мне скажешь?

– Ну, ребенок, ты уже замужняя дама и в моих советах вряд ли нуждаешься. Скажи уж честно, тебе нужна помощь? Я могу поговорить в министерстве…

– Нет, папа, – она упрямо помотала головой, – мне нужен именно совет.

– Насчет чего?

– Уходить или не уходить. Я не хочу работать с Мельником. Но в то же время мне неловко как-то… Стыдно.

– Это понятно, – кивнул отчим. – Можешь не объяснять.

Господи, как хорошо, что папа все понимает. Он сам всю жизнь проработал на практике, он прекрасно знает, что такое «отдел Гордеева», как он создавался и что в этом отделе делала Настя, поэтому он все понимает без лишних слов.

– Ребенок, тебе хорошо известно, что рабский труд самый непродуктивный. Человек, работающий из-под палки, не будет делать свою работу хорошо, даже если очень постарается. Тебе нужно либо изменить свое отношение к происходящему, либо действительно уходить. Если ты останешься у Мельника и будешь ежедневно бороться со своей неприязнью к нему, много ты все равно не наработаешь. Поверь моему опыту, я через это проходил неоднократно.

– И каждый раз менял место работы? – недоверчиво спросила Настя.

– Ну зачем же. Я менял отношение к ситуации. Или прикладывал усилия к тому, чтобы мои отношения с людьми были такими, как мне хочется.

– Я не смогу, – вздохнула она. – У меня характер не тот.

– Знаю. Поэтому считаю, что ты вполне можешь уйти. Если бы ты проработала на практике год-полтора, я бы счел твой уход трусливым бегством от трудностей. Но ты в уголовном розыске больше десяти лет, ты работала честно, добросовестно, от трудностей не пряталась, я все про тебя знаю, мне Гордеев регулярно докладывал, как трудится мой ребенок. И ты имеешь полное моральное право уйти, не опасаясь косых взглядов и не укоряя себя.

– Ты думаешь?

– Уверен. Надо только подумать, куда.

– Да какая разница, – Настя махнула рукой, – лишь бы от Мельника подальше.

– А вот тут ты не права, – возразил Леонид Петрович. – Разница очень даже есть. У тебя сейчас должность невыгодная.

– Как это – невыгодная? – не поняла она.

– Ты – старший опер. Уйти с Петровки в округ на такую же должность означает уйти с понижением. Чтобы ничего не потерять, нужно уходить только на вышестоящую должность, начальника отделения, отдела и так далее. Ты – женщина. Понятно?

– Понятно. Меня на такую должность никто не назначит.

– Вот именно. Значит, территориальные органы отметаем сразу, если ты не собираешься менять профиль работы. Единственная возможность работать в округе без понижения в должности – это заниматься предупреждением преступности несовершеннолетних. Вот на этой работе женщин на любые должности назначают. Пойдешь?

– Ни за что! Там надо детей любить, уметь их понимать и прощать, быть педагогом. А из меня какой педагог?

– Это верно, никакой. А если остаться на Петровке, например, в штабе или в информационном центре?

– Нет, папа, я не смогу. Каждый день ребят видеть и глаза прятать… Нет.