Украденный сон

Сережа Градов рос заласканным и избалованным ребенком. Он искренне страдал от того, что у всех его друзей отцы постоянные, а у него – приходящий, да и то в редкие его визиты мать, как правило, отправляла мальчика поиграть во двор. Отец всегда приходил с подарками, игрушками, гостинцами, мать безумно любила его и постоянно повторяла: наш папа самый лучший, просто у него есть другая жена и двое детей, которых он как честный человек не может бросить. Отец же, в свою очередь, твердил Сереже: сынок, если что – я всегда помогу, я в беде не брошу, ты можешь на меня рассчитывать, вы с мамой у меня самые любимые. Много раз Сережа совершал обычные детские и подростковые глупости, но никогда не бывал за них наказан, наоборот, папа с мамой, испытывая вину перед ребенком за отсутствие полноценной семьи, сами сглаживали ситуацию и не ругали сына, а вроде как даже жалели.

С годами у Сережи развилось абсолютное неумение и нежелание думать о последствиях своих поступков, смотреть хотя бы на шаг вперед. Он делал все, как считал нужным, предоставляя родителям почетное право исправлять его опрометчивые, а порой и опасные шаги. Результатом явилось то, что у психологов называется аффективной дезорганизацией мышления. В стрессовой ситуации мозги у Сережи отказывали, он плохо соображал, начинал говорить и делать глупости. А стрессом для него становилось любое изменение обстановки, которое требовало внимания, осмысления, реакции, принятия решения. Малейшее психологическое напряжение становилось для него невыносимым.

После армии папа устроил Сергея в Институт международных отношений. В МГИМО учились преимущественно дети высокопоставленных родителей, у которых хватило связей «поступить» своих чад сразу после окончания средней школы, поэтому прошедших армию студентов было немного. Они привлекали внимание своей взрослостью, знанием армейского быта, сальными анекдотами, разговорами о бабах и пьянках, замашками, сильно отдающими «дедовщиной». Их внимания искали, их уважали, к ним прислушивались.

Из своего окружения Сергей особо выделял Аркадия Никифорчука, так непохожего на него самого. Аркадий вырос за границей в семье дипломата, детство провел за книжками, роялем и изучением языков, общался в основном с матерью, варился в соку ограниченного контингента советской колонии. 10-й класс отучился в Москве и сразу поступил в институт. Вырвавшись на студенческую свободу, Аркадий, целиком и полностью попавший под влияние Градова, словно с цепи сорвался. Родители его снова уехали в долгосрочную командировку за рубеж, предоставив в распоряжение сына квартиру и систематически снабжая его деньгами и модными тряпками.

После того, что произошло в лесу, Градов и Никифорчук легко решали проблему выплат мужу пострадавшей, продавая то одно, то другое из присылаемого Аркашиными родителями барахла. Но Градов, не имея возможности брать деньги у матери, не хотел вечно одалживаться у обеспеченного салаги.

Идея избавиться от навязчивого вымогателя принадлежала ему. Тамара Еремина была его знакомой, и ему нетрудно было уговорить Виталия Лучникова после передачи очередного взноса пойти всем втроем выпить-посидеть «у одной сладкой бабенки». Тамару напоили быстро до состояния полной невменяемости и уложили спать, с Лучниковым пришлось повозиться, но в конце концов и его довели до Тамариной постели. Били кухонным ножом по очереди. Потом сидели в кухне и ждали, когда Тамара прочухается. Никифорчук ерзал, как на иголках, и хотел скорее уйти, но Сергей авторитетно объяснил ему, что непременно нужно дождаться, пока Тамара обнаружит труп, и разыграть перед ней сцену, дабы убедить ее, что это она, напившись до беспамятства, убила парня. Иначе неизвестно, как дело обернется.

– Ситуацию нельзя выпускать из-под контроля, – важно говорил Градов, накладывая себе картошки и отрезая еще кусок хлеба. Только что совершенное убийство не отбило у него аппетит. Он даже не обращал внимания на трехлетнюю дочку Тамары Вику, тихонько возившуюся под столом и сопящую над какими-то своими Малышевыми проблемами.

Ждали долго. Наконец из комнаты послышались звуки, сначала невнятные, но скоро перешедшие в дикий вой. На пороге кухни возникла позеленевшая от ужаса Тамара с перепачканными кровью руками. Кровь капала с пальцев, и она, недоуменно поглядев на руку, как заторможенная, отерла ее о белую оштукатуренную стену. Зрелище было настолько чудовищным, что Аркадий с трудом сдержал рвоту. Ему очень не хотелось терять лицо перед лучшим другом, и, чтобы продемонстрировать самообладание, он схватил с буфета зеленый портняжный мелок и нарисовал поперек оставшихся на стене кровавых полос скрипичный ключ. В тот момент он счел свой поступок оригинальным и нестандартным и довольно рассмеялся. Он мог гордиться собой.