Реквием

Зотов резко повернулся и вышел из комнаты. Через пару минут он снова заглянул, на этот раз полностью одетый.

– Ложись спать. И не вздумай пить. Завтра приду рано, начнем заниматься. Будешь не в форме – убью.

Следователь городской прокуратуры Константин Михайлович Ольшанский был одним из тех, кто искренне сожалел об уходе Насти Каменской из уголовного розыска. Когда-то отношения у них были, мягко говоря, напряженными, Ольшанский просто не замечал женщину-оперативника и привычно хамил ей, как хамил огромному количеству людей. Настя же, не переносившая никакого хамства, следователя избегала, а если это не удавалось, пыталась в ответ на хамство огрызаться и сама же себя за это не любила. Со временем все утряслось, Константин Михайлович открыто признал в Насте острый ум и сообразительность и объяснил ей, что он не хамит, а так своеобразно говорит комплименты. Это было формой извинений, которые Настя с радостью и безоговорочно приняла, так как знала, что Ольшанский – профессионал высочайшего класса. С тех пор совместная работа превратилась для них в обоюдное удовольствие, которого оба они лишились в связи с переходом Насти на аналитическую работу. Поэтому, увидев Каменскую в своем кабинете, следователь не мог сдержать радости.

– О, какие люди! – весело закричал он, когда она вошла в кабинет. Неужто вернулась, Каменская?

– К вам – всегда, – улыбнулась она в ответ. – Лично от вас я никогда не уйду, я ваша до гробовой доски. У вас опять новые очки. Не устали в погоне за модой?

Ольшанский снял очки в модной красивой оправе, недоуменно осмотрел их, помаргивая ставшими вдруг беспомощными глазами, и водрузил на место.

– Какая мода, побойся Бога. – Он виновато махнул рукой. – Соседка в гости приходила, трехлетнего малыша с собой привела, а я в этот печальный момент в ванной отмокал после суточного дежурства. Очки-то я на диване оставил, вместе с газеткой, которую перед тем читал. Ну вот, я в ванной кайф ловлю, а ребеночек тоже свой кайф ловит, мои очки ломаючи. Жена с соседкой языками зацепились и радуются, что пацан не плачет. А чего ему, сердешному, плакать, когда в руках такая игрушка замечательная, да еще со стеклышками, через которые весь мир по-другому смотрится. Короче, пришлось мне в тот день в старой оправе дохаживать, ну в той, помнишь, которая вся клеенная-переклеенная. Нина моя посмотрела на меня, головой покачала и поехала куда-то. Вернулась вот с этой. А что, она правда модная?

– Супер, – заверила его Настя. – Самый писк. Моднее не бывает. Чаю-то нальете по старой памяти?

– Эк, матушка, заворачиваешь, – укоризненно покачал головой Константин Михайлович, – ежели по старой памяти, так я помню, что ты кофий пьешь, а вовсе не чай. Проверять меня вздумала? И не гляди на меня невинными глазками-то, не обманешь. Я и так знаю, зачем ты явилась. Не от любви непреходящей ко мне, а от любви к искусству. Колечком интересуешься?

– Интересуюсь. Но вами – больше.

Ольшанский рассмеялся, сверкая ровными белыми зубами, а Настя, в который уже раз, подивилась тому, как такой объективно привлекательный мужчина ухитряется выглядеть неухоженным недотепой.

– Не купишь, Каменская, не купишь, я на такие фокусы не податливый. Ты мне скажи лучше, чем тебе колечко это глянулось. И не вздумай мне врать, я тебя еще, помнится, лет эдак пять назад предупреждал, что скрывать от следователя информацию нельзя.

– Во-первых, не пять, а четыре, – поправила его Настя, – а во-вторых, это оперативнику нельзя скрывать от вас информацию, а я уже не оперативник. Я так, лицо неопределенного должностного статуса, правда, без прав, но зато и без обязанностей. Так что не стращайте.

– Неужели четыре года только? – удивился он. – А мне казалось, пять.

– Убийство Вики Ереминой, девяносто третий год, – напомнила Настя. Мы тогда с вами впервые вместе работали, меня вместо Володи Ларцева в группу включили, а вы жутко сопротивлялись и меня страсть как не хотели.

– А, ну да, ну да. Точно. Так что с колечком-то? Ты давай говори быстрее, у меня девочка эта, Немчинова, на одиннадцать тридцать вызвана, а на двенадцать тридцать – Соловьев, муж той убитой женщины, у которой кольцо было похищено. Опознание будем проводить. – Он посмотрел на часы. – Даю тебе на откровения двадцать минут. Уложишься?

Настя, стараясь быть лаконичной, рассказала о своих подозрениях по поводу Василия Петровича Немчинова и его причастности к истории с кольцом.