Чужая маска

– Николай Григорьевич, это для вас Досюков – невинно осужденный, потому что вы верите ему и его жене. А для меня он – никто. У меня нет пока никакой информации, кроме копии приговора, которую вы мне дали, и у меня нет никаких оснований верить в его невиновность. Не требуйте от меня чрезмерной доверчивости.

Расставшись с правозащитником, Стасов занялся текущими делами. В ближайшее время предстояло ежегодное мероприятие – вручение кинематографических призов за лучшие работы года. Представители «Сириуса» тоже будут присутствовать, и нужно было позаботиться о мерах безопасности для них. Одна из актрис, номинированных на приз и приглашенных на церемонию, с некоторых пор стала жаловаться на некоего анонимного преследователя. Кроме того, у Стасова появилась информация о том, что есть люди, которые уже получили заказ на изготовление пиратских копий с фильмов «Сириуса», удостоенных высокой награды. А ему за четыре месяца так и не удалось наладить надежную систему хранения яуфов с пленками.

К вечеру он переделал множество неотложных дел и поехал знакомиться с заказчицей.

* * *

Досюкова оказалась совсем не такой, какой ее заочно представлял себе Стасов. Ему казалось, что она должна быть под стать правозащитнику Поташову – хамоватая, уверенная в себе, требующая немедленного результата, причем не абы какого, а такого, как ей нужно. Он ожидал, что она будет или рыдать, или, что еще хуже, разговаривать на повышенных тонах, обвиняя всю милицию вкупе с прокуратурой и судом в неблаговидных действиях и низком профессионализме. Апофеозом, по прогностическим прикидкам Стасова, должна будет стать фраза типа: «Вы сами в то время работали в милиции. Вот такие, как вы и ваши коллеги, и засадили моего мужа в тюрьму. Теперь ваш долг – восстановить справедливость и попрать беззаконие во прах. Вы должны искупить свою вину».

Однако ничего такого не произошло. Досюкова приветливо улыбалась, пригласила Стасова в большую, уютно обставленную комнату, принесла пепельницу, предложила чай или кофе. Стасов решил начать с главного.

– Наталья Михайловна, давайте сразу проясним ситуацию. Вы абсолютно уверены в невиновности своего мужа или какие-то сомнения у вас все-таки есть?

Она помрачнела, пальцы рук непроизвольно вцепились в колени, обтянутые облегающими брюками.

– Мне сложно вам ответить, – негромко сказала она. – Понимаете, убийство Красавчикова произошло ночью. Вечером я приняла снотворное, довольно большую дозу. Когда я засыпала, Женя был рядом, и когда проснулась – тоже. Но вы сами видите, как спланирована наша квартира. Входная дверь находится очень далеко от спальни, и даже когда я не сплю, я все равно не слышу, как она открывается. А уж когда сплю, да еще на таблетках… Владислав Николаевич, я не хочу вам врать, это бессмысленно. Следователю я говорила, что Женя всю ночь был дома. Вернее, я говорила, что не слышала, как он уходил и возвращался. Я действительно этого не слышала. Но вы должны знать, что я вполне могла этого не слышать, даже если это и было.

– Значит, вы все-таки до конца не уверены? – уточнил Стасов.

Наталья отрицательно покачала головой, и Стасов заметил, что глаза ее налились слезами.

– Зачем же вы затеяли частное расследование?

– На этом настаивает муж. Он собирается бороться за свое освобождение до последнего. И Николай Григорьевич настроен очень решительно, он тоже поддерживает Женю. Знаете, – она вдруг улыбнулась, – Николай Григорьевич, как мне кажется, очень не любит милицию и готов взяться за любое дело, которое позволит ему уличить ее сотрудников в чем-либо неблаговидном. По-моему, он и правозащитной деятельностью занимается только ради удовольствия ткнуть милиционеров мордой об стол. Поймите меня правильно, Владислав Николаевич, я очень хочу, чтобы Женя не сидел в тюрьме, а был со мной, здесь, на свободе. Но…

Она замялась, и Стасову стало не по себе. Что-то странно она себя ведет, заказчица эта.

– Что, Наталья Михайловна? – пришел он ей на помощь. – Вас что-то смущает?

– Да, – она глубоко вздохнула. – Я люблю своего мужа и хочу ему верить. Но я слишком хорошо его знаю.

– А нельзя конкретнее?

– Я хочу, чтобы он вышел на свободу. Но я совсем не уверена в том, что он не убивал Бориса. Женя – мой муж, и я сделаю все, что он требует, чтобы добиться реабилитации. Это мой долг, понимаете? Я должна быть его помощницей, его соратницей, я должна оказывать ему поддержку – и моральную, и любую другую. Ведь именно поэтому я вышла за него замуж, когда он был под следствием. У меня должно быть официальное и никем не оспариваемое право помогать ему и поддерживать его, ездить к нему на свидания, писать письма, действовать от его имени. Вы, может быть, не знаете, мы до этого четыре года прожили вместе, не расписываясь. Как-то не нужно было. Но если вы меня спросите, уверена ли я на все сто процентов в его невиновности, то я вам отвечу – нет. Нет, Владислав Николаевич, я в этом не уверена. И я вполне готова к тому, что результаты вашего частного расследования подтвердят виновность моего мужа. Но я все равно надеюсь, что случится наоборот, что вы поможете его оправдать. Я ни в чем не уверена, потому что не могу с точностью сказать: уходил он в ту ночь из дома или не уходил. Ну вот, я вам все свои карты раскрыла.