Чужая маска

* * *

Со Светланой Параскевич следователь Ольшанский беседовал один, без Насти. Светлана казалась ему спокойной и уравновешенной женщиной, и для разговора с ней помощники ему были не нужны.

Поводов для беседы было два – самоубийство Людмилы Исиченко и недавний визит Галины Ивановны.

– Светлана Игоревна, я попал в весьма затруднительное положение. Нашелся человек, который признался в убийстве вашего мужа…

– Кто? – нетерпеливо перебила его Светлана. – Кто он?

– Это женщина. Та самая Исиченко, которая требовала, чтобы вы уступили ей Леонида.

– Не может быть, – изумленно протянула она. – Она же сумасшедшая.

– Ну почему не может? Вы что же, думаете, сумасшедшие не совершают преступлений? Еще как совершают, да такие, что нормальному человеку и в голову не придет.

– Но я не понимаю… – Светлана развела руками. – Она же хотела, чтобы Леонид ушел к ней, бросил меня. Зачем же ей его убивать, если она хотела с ним жить? Нет, не верю.

– Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Видите ли, Исиченко утверждает, что Леонид сам ее попросил сделать это.

– Сделать что? – не поняла Светлана.

– Застрелить его.

– Как это? Почему?

– Вот я и хочу, чтобы вы помогли мне разобраться, может ли такое быть.

– Да не может этого быть! – нервно выкрикнула она. – Да, она сумасшедшая, но Леонид-то нормальный! Что за чушь вы городите?

– Успокойтесь, Светлана Игоревна, я ничего не утверждаю, я только хочу разобраться. Вы не допускаете мысли, что ваш муж хотел уйти из жизни?

– Нет.

– И все-таки… Припомните, не был ли он подавленным в последнее время перед гибелью, не говорил ли, что ему все опостылело, надоело, что он устал, не знает, что и как делать дальше?

Светлана молчала, низко опустив голову и сосредоточенно разглядывая круглые следы от стаканов, навечно отпечатавшиеся на приставном столике для посетителей. Ольшанский терпеливо ждал, он по опыту знал, как нелегко людям бывает признавать, что их близкие ушли или хотели уйти из жизни добровольно. Одно дело – убийство, когда виноват кто-то чужой. И совсем другое – самоубийство, когда винить некого, кроме самого себя, потому что не смог вовремя разглядеть душевную травму у человека, который рядом с тобой, не обратил внимания на его депрессию, не придал значения каким-то словам. Ты сам виноват, потому что был глух и слеп, груб и жесток, совершил подлость, обманул, предал. Ты или сам довел человека до самоубийства, или не сумел предотвратить беду. В любом случае не виноват никто. Только ты.

– Я, наверное, должна вам рассказать всю правду, – наконец сказала она, поднимая глаза на следователя. – Тем более что недавно ко мне приходила свекровь, и ей я уже сказала. Так что вы все равно узнаете. Дело в том, что…

Она снова запнулась и умолкла. Ольшанский не стал ее торопить.

– Одним словом, все эти любовные романы написаны мной. Не Леонидом, а мной. Но мы с самого начала решили, что будем пользоваться его именем. Так лучше для рекламы. Женских романов, написанных женщинами, пруд пруди. А мужчин, которые умели бы сочинять романы для женщин, по пальцам перечесть. У нас в России нет ни одного. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Да-да, Светлана Игоревна, я понимаю, – быстро сказал Ольшанский, с трудом скрывая изумление. – Продолжайте, пожалуйста.

– Ну вот. Сначала нас все это ужасно забавляло. Мы так хохотали, вспоминая, как интервью у Лени брали, как издатели с ним разговаривают, как девочки в этих издательствах на него с обожанием смотрят. Телевидение, радио и все такое. Смешно было. А в последнее время Леня стал раздражаться из-за этого. Говорил, что чувствует себя вором, укравшим чужую славу. Говорил, что ему стало невыносимо корчить из себя гениального литератора и знать, что на самом деле перо у него корявое и сочинять он не может. Его это очень угнетало.

– И в последнее время – особенно?

– Да. В последнее время – особенно. Он уговаривал меня прекратить обман и мистификацию, признаться и подписывать книги именем настоящего автора.

– А вы?

– Я не соглашалась. Поймите, Константин Михайлович, такие саморазоблачения никому не нужны. Те женщины, которые читают и любят романы Параскевича, почувствуют себя обманутыми. Они любят Леонида, а не меня. Им нужен кумир. Как же можно его вот так взять и отнять? Молоденькие девочки мечтают о нем, спят, положив под подушку его книги. И вдруг окажется, что все это написал не молодой красавец, чью фотографию они видят на обложке и в которого тайно влюблены, а женщина, да еще его жена. Мои романы никто не будет ни издавать, ни покупать. Это уже будет все совсем другое.