Седьмая жертва

– Ты что говоришь? – произнес он, с трудом подбирая слова. – Ты хоть слышишь сама себя?

– Слышу, Юрочка. У меня со слухом все в порядке.

– С головой у тебя не все в порядке! – взорвался он. – Ты что себя хоронишь? Совсем охренела?!

– Юра, – укоризненно протянула Настя, улыбаясь, – фу, как некрасиво, разговариваешь с дамой, к тому же со своей подчиненной, и употребляешь такие грубые слова.

– Я еще не такие слова употреблю, если ты не перестанешь дурака валять! Я тебя… Я тебя… – Он задыхался от ярости. – Я тебя в квартире запру и никуда не выпущу, пока мы Шутника не выловим, поняла?

– А он весь дом взорвет, ему-то что, – спокойно возразила она.

– Вокруг дома охрану выставим.

– Да ну? И кто же тебе это позволит? Я что, министр обороны? Президент страны? И потом, ты мог бы заметить, что наш Шутник – человек весьма целеустремленный и изобретательный. Знаешь, что он сделает в ответ на твою охрану? Он понаблюдает за домом, присмотрит подходящего человечка, познакомится с ним и попросит за вполне солидную плату пронести в подъезд сумочку. И такую песню при этом пропоет, что человек ничего не заподозрит.

Твоя хваленая охрана не сможет не пропустить в дом жильца. И досматривать сумки она тоже не будет. Вот и вся история. Все, Юра, хватит читать мне мораль на тему вечной жизни, поехали на работу.

Коротков завел двигатель и всю дорогу до Петровки угрюмо молчал.

УБИЙЦА

Вторым путем, позволяющим избежать той смерти, которую я считал недостойной, была гибель от руки врага. Не как будто бы врага, которым может предстать и преступник, а самого настоящего врага, который пытается нанести ущерб моей Родине. Уж что-то, а любить свою Родину я умел. Этому научил меня отец, беззаветно преданный интересам своей (и моей!) страны и готовый служить ей до последней капли крови. Само слово «Родина» было для меня святым, а фраза «если Родина потребует» была отнюдь не пустым звуком.

С самого детства я слышал от отца о том, что наша страна – самая лучшая, самая справедливая, самая добрая и красивая, и я должен гордиться тем, что родился в ней и живу, и быть счастлив оттого, что мне судьба подарила возможность сделать хоть что-нибудь на благо своей Родины. И у меня не было ни малейших сомнений в словах отца. Бабушка, разумеется, этих взглядов не разделяла, но узнал я об этом только тогда, когда стал взрослым. В детстве же моем и в юности я ни разу не слыхал от нее ни одного слова о том, что страна, в которой мы живем, не так уж хороша и справедлива, как принято считать официальной моралью. Единственный раз, когда мне довелось ознакомиться с бабушкиным мнением на сей счет, был тот самый разговор с отцом, в котором она просила его сменить место службы, перебраться в Москву и быть поближе к сыну, то есть ко мне. Но беседа эта, во-первых, велась в кабинете с глазу на глаз с папой, и предполагалось, что я ничего не слышу, а во-вторых, не оставила во мне ни малейших впечатлений о бабушкиной антипатриотической позиции, потому что главным в этом подслушанном мною разговоре была информация об отце. Я узнал тогда, что мой папа вовсе не землекоп и не грузчик, а заслуженный ученый, занимающийся разработкой новых видов вооружения, и это наполнило мою десятилетнюю мальчишескую душу такой радостью и гордостью, что все остальное прошло мимо моего внимания. Бабушка, несмотря на сложный характер, была человеком, несомненно, мудрым и отчетливо понимала, что коль мне все-таки придется жить в этой стране, не стоит вкладывать мне в голову мысли и чувства, которые помешают успешной адаптации к ненавистной старой дворянке действительности.

Адаптация и в самом деле была успешной, даже более чем. Я искренне любил свою Родину и всей душой хотел быть ей полезным. Несмотря ни на что, несмотря на смены власти и отмены старой системы моральных ценностей, несмотря на экономические и политические перипетии, которые явно ставили под сомнение идею о том, что «мы – самые». Как принято говорить у англичан: «My Motherland, right or wrong». Права она или не права, но это моя Родина. Я люблю ее и горжусь ею. И никакими экономическими и политическими потрясениями этого не искоренить и не поколебать.

Так вот, в свете вышесказанного я понял, что достойной смертью будет гибель от руки врага, посягнувшего на интересы моей Родины.

Афганистан к тому времени бесславно закончился, но начались вооруженные конфликты в «горячих точках». Уехать туда самовольно я не мог, ибо привитая бабушкой и отцом дисциплина, отточенная годами службы в военном ведомстве, этого не позволяла. Я обивал пороги и составлял бесчисленные докладные записки, из которых явствовало, что мне непременно нужно побывать в боевых условиях. Но явствовало это почему-то только для меня. Мне отказывали, объясняя, что я хорошо умею делать оружие, но не пользоваться им – На войне нужно пушечное мясо, а не специалисты-оборонщики, которым применение находится в мирное время. Этого мне, конечно, впрямую не говорили, но надо быть полным идиотом, чтобы не понять. Постепенно конфликты гасли, из мест, где можно было героически отдать жизнь в интересах Родины, остались только Чечня и Таджикистан. К тому же и само понятие «интересы Родины» как-то странно трансформировалось. Я мог бы закрыть на это глаза, оставаясь горячим и преданным патриотом, души не чаявшим в своей Отчизне, если бы не леденящие подробности гибели наших ребят. Меня могут убить из-за угла или похитить и подбросить через месяц с отрезанной головой и без гениталий. И никто никогда не сможет меня опознать, я упокоюсь в безвестности, а еще хуже – буду считаться сбежавшим на сторону противника. Такой ли смерти я жаждал? Нет, нет и нет.