Сезон мошкары

Потом возник железнодорожный вокзал. Кевин встретил ее. Он испытывал неловкость и смущенно переминался с ноги на ногу, словно они были мало знакомы. Терри тут же поняла, что он опять принялся за старое. Она не стала с ходу поднимать скандал на вокзале, где плакали дети, шатались взад-вперед забулдыги, а какая-то полоумная кричала что-то нечленораздельное.

Но вот она у Кевина в лагере на каком-то озере. Только странная хибарка. Мебели никакой, не считая раскладушки и шаткого деревянного стола. В окно бьет солнце, и лицо Кевина лоснится от пота.

— Я знаю, что ты опять принялся за старое, — сказала Терри. Слова эти вырвались у нее неожиданно. Не утерпела. Тяжко было видеть, как он прячет глаза, виновато и пристыженно.

— Я только немного, балуюсь.

— Ага. А чем это кончится, знаешь?

— Я это пока. Временно. Когда переживаю стресс.

Сказал и надулся, точно ребенок, которого ругают. Сколько девушек считают очаровательной эту ребячливость Кевина. Терри могла их понять. Волосы вьющиеся, темные, не рыжие, как у нее. Вид бесшабашный — не то спортсмена-бейсболиста, не то завзятого картежника, а иной раз фокусника, который еще секунда — и выхватит у себя из кармана лягушку. К сожалению, обратной стороной этой милой ребячливости была нравственная незрелость. Он уже оттрубил два года в исправительном заведении. Если он попадется на сбыте наркотиков или даже на их употреблении, это будет означать долгий-долгий срок. Нет, даже упоминать его имя нельзя этим полицейским, хотя они так добры и внимательны к ней.

Лагерь. Так называл Кевин это место у озера, где он жил с друзьями. Судя по всему, хижины служили некогда летним лагерем для детей-инвалидов. Когда-то они, видимо, были белыми, теперь же краска вылиняла, домики покосились — жалкие лачуги, непрестанно атакуемые мошкарой. Кевин добыл ключ от хижины по соседству с его собственной и сказал Терри, что она может остановиться в ней, но не больше чем на день-два. Рыжий Медведь не приветствовал пребывание в лагере посторонних, пусть даже и родственников.

— Потрясающе, правда? — сказал Кевин, обводя рукой гигантский ромб озера. — Вид фантастический! Ты только взгляни, Тер, какой простор! Мы на той неделе плыли по озеру ночью, так чтобы переплыть его, нужен час, даже и на моторном катере. А какие звезды ночью над озером! Невероятно!

— Вы плыли по озеру ночью? Зачем?

— Не знаю, но было здорово. Брось, Терри, ты должна согласиться, что иметь в полном своем распоряжении лагерь на все лето — это круто.

Однако на Терри и покосившиеся хибарки, и каменистый пляж произвели лишь удручающее впечатление заброшенности. Они чем-то напоминали виденные ею когда-то фотографии времен Великой депрессии.

И что за странные люди здесь обитают. Кевин и Рыжий Медведь, и этот придурковатый парень с торчащим зубом. Правда, кажется, есть и еще кто-то, но его не видно. В редких своих мейлах Кевин ничего не писал ни о ком из них, и это с самого начала заставило ее отнестись с подозрением к новым его друзьям.

— А ты не считаешь, что для четверых парней это немножко чересчур? — спросила она. — В хижинах и сорок человек могли бы разместиться.

— Да нет, — сказал Кевин. — Это же все одни развалюхи. А жить можно не больше чем в шести из них.

— И все-таки — на четверых и столько домов…

Кевин подвел ее к самой большой из хижин — Рыжего Медведя. Окруженный березовой рощицей и обшитый можжевеловым деревом аккуратный домик над озером. С потолка в нем свешивались полоски клейкой бумаги, на которых трепыхались в предсмертных судорогах мошки.

Рыжий Медведь был сама любезность. Вернее, все, что он делал и говорил, могло бы показаться крайне любезным, если бы не казалось несколько… чрезмерным.

— Да, Кевин столько мне о вас рассказывал, — проговорил Рыжий Медведь и широко улыбнулся. Улыбка, как раздвинутый занавес в театре. Сверкание зубов. — Он говорил, что вы лучшая из сестер, и теперь мне понятно, почему.

Ей тогда в этом почудилась фальшь. Непохоже на Кевина так отзываться о ней, да и, вправду сказать, о ком бы то ни было.

Рукопожатие Рыжего Медведя было крепким, ладонь — сухой. Не крупный, но широкоплечий и, видимо, сильный. Волосы — иссиня-черные, как вороново крыло, и словно сверкают по контрасту с белизной одежды. А рубашка такая белая, что слепит глаза и хочется надеть солнечные очки.

— Пойдемте, я вам на картах погадаю, — сказал Медведь.