Закон трех отрицаний

– Знаете, Лена, что мне сказал Валерий Риттер? Что Лариса была наркоманкой.

– Что? – Слезы, уже готовые было пролиться, высохли, в глазах засветилось изумление. – Ларка – наркоманка? Да с чего он это взял?

– Он неоднократно находил у нее упаковки от сильнодействующих лекарств, – соврал Доценко.

Ну, не очень-то и соврал на самом деле. Пусть упаковки находила домработница, а не муж, но ведь они же были, упаковки эти.

– Ах, это… – Лена скупо улыбнулась. – Это я ей давала.

– Вы?

Вот теперь уже Доценко долго не мог закрыть рот от изумления.

– Зачем, Лена? Зачем ей пустые упаковки?

– Она хотела картину сделать… Такую, знаете, необычную, не красками, а всю из упаковок. Что-то агитирующее против наркомании. В Германии в следующем году будет проходить международная выставка «Художники против наркотиков», или что-то в этом роде, она хотела к выставке сделать работу. Ей нужны были упаковки именно от наркотических препаратов. Пустые. Это не нарушение, я у зав отделением спрашивала и у старшей сестры, они разрешили.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Только спрашивается в задачке, если Лариса Риттер собирала пустые упаковки, чтобы создать произведение искусства, то где они? Произведения пока нет. Но и упаковок нет, по крайней мере, при обыске дома и в мастерской их не обнаружили. Ну и как все это понимать?

Глава 14

К бывшему жениху Ларисы Риттер Доценко не рискнул ехать в одиночестве. По словам и матери Ларисы, и ее подруги Лены Завьяловой, Владимир Харченко был сотрудником милиции и даже занимал какой-то там пост чуть ли не в главке. Михаил после встречи с Завьяловой вернулся на работу, установил все данные на Харченко, долго чесал репу и позвал на подмогу Селуянова. Конечно, по уму-то надо было бы через руководство действовать, как-никак коллега, но время, время, время… Его не хватало. Его просто не было. Заканчивалась суббота, а в воскресенье к вечеру Ольшанский спросит, что сделано. Меньше суток осталось.

– Да ладно тебе, мы же его ни в чем не подозреваем, нам бы только характеристику Ларисы поподробнее составить, – успокоил его многоопытный Николай, который к инструкциям и негласным порядкам относился более чем пренебрежительно. – Заодно и о Риттере поспрашиваем, может, Лариса что-нибудь эдакое рассказывала. Нам ведь что велено? Семейные тайны и старые истории раскапывать. С бывшим женихом поговорить – святое дело. Просто как с мужиком. Адресок есть?

– И адрес, и телефон.

– Ты ему уже звонил, о встрече договаривался?

– Нет пока, с тобой вот советуюсь.

– Ну и не звони. Сейчас подъедем тихонечко, поглядим, что там и как, а если его дома нет, тогда подумаем, как лучше поступить. Где он живет-то, твой Харченко?

– В районе «Новослободской».

– От конторы рукой подать, пешком дойдешь, пока я доеду. Где встречаемся?

– Он на Краснопролетарской живет.

– А в каком доме?

Доценко назвал полный адрес.

– Не хило, – тут же прокомментировал Селуянов, знающий Москву, как свою квартиру, и помнящий месторасположение почти всех элитных домов. – Все бы менты так жили – горя бы не знали. Но охраны там нет, это точно. Давай встретимся на углу Краснопролетарской и Садового кольца, я там буду через полчаса.

Ровно через полчаса Николай подъехал к условленному месту.

– Ну как, много народу успел окучить за субботний день? – спросил он Мишу, поеживающегося на ветру в пижонской легкой курточке.

– Двоих. Мать Ларисы Риттер и подружку. А ты?

– Тоже двоих. Полдня провел в обществе Зои Петровны Кабалкиной. Уж если копать, так от сотворения мира. Потом еще к бывшему мужу Волковой смотался, про Аниту Станиславовну с ним погутарил.

– И что получилось? – поинтересовался Доценко.

– Что мадам Волкова глупая и несчастная, но строит из себя умную и счастливую. Вот так примерно. Ничего интересного.

– А у Кабалкиной?

– Там еще хуже. Но с Любочкой что-то мне не до конца ясно. Помнишь, Сережка Зарубин говорил, что ее любовник бросил? Так вот, этот любовник у нас немец.

– Германия, Австрия, Швейцария?

– Понятия не имею, и Зоя Петровна не знает.

– Откуда же известно, что он немец?

– А Зоя Петровна слышала, как Люба с ним по-немецки разговаривала. Ушла, понимаешь ли, в ванную, заперлась там, чтобы никто не слышал, и щебетала, щебетала… А через пару дней впала в глубокое горе, из которого так до сих пор и не вышла. И знаешь, что странно?