Золотой эшелон

Тут он вдруг вспомнил блатного, который на десятом году отсидки ударился в политику. Марков была его фамилия. Взял и ни с того ни с сего наколол себе на рожу антисоветские татуировки — и это в зоне с отличной политико-воспитательной работой.

Трижды по приказу Павла Поликарповича ему срезали кожу со щек без наркоза. И каждый раз упрямый Марков дожидался, пока затянутся раны, и накалывал снова. А потом пришел указ из Москвы: за антисоветские татуировки — суд и расстрел. Маркова, правда, не расстреляли. Дали ему пятнадцать лет и сунули в политзону. Там он и прижился, а когда подоспела гласность и прочие лютики-цветочки, его освободили в числе менее опасных.

Рожу Маркова он помнил, тут ему никакого альбома не нужно было. Политзэки по всем лагерям были в почете. И жаргон ворья им был ни к чему: им прощали интеллигентность.

Значит, так: собиратель мордовского фольклора, разбросавший в Саранске листовки с призывом к свержению советской власти. Три года по новой «горбачевской» статье.

Он нашарил переднюю бутылку водки, отхлебнул и протер себе остатками лицо. На левую скулу — Ленин ЛЮДОЕД, на правую — РАБ КПСС. Он встал перед зеркалом и навел контур.

Глава 7

ЧЕРКАССЫ

— Черкассы! — заорал наблюдатель, и указал автоматом в пустую степь.

— Чего орешь?

— Вон туда смотрите! — с колумбовским видом указал наблюдатель, и тут дошло до сомневающихся: полгоризонта закрывало ядовито-зеленое облако.

— Черкассы, — радостно подхватили все, — Черкассы!

— Вишь, до чего природа разумна, — умилялся Драч, — больше месяца, как химкомбинат шарахнул, а облако, вишь, все стоит, никуда его не относит! И радостно подхватил общий вопль: — Черкассы!

Вот и колеса повеселее застучали, и выплыли из-за горизонта скелеты вышек химкомбината. Вышки червями труб разноцветных переплетены, и все, разумеется, зеленой пылью пересыпано. Вот и караульные вышки рядом с химическими проступили, без этого соседства ни одна великая стройка не обходится. Но и они теперь в пылюке этой, и не веселит больше глаз проезжего ядреный охранник в добротной шинели.

Никого нет. Редко-редко среди брошенных домов в одном окошко откроется и высунется незнамо кто: ребенок ли, старушка или взрослый мужик. В противогазе не разберешь. Подумал было Зубров отдать приказ и в эшелоне надеть противогазы, но тут облако пошло пореже. Самую опасную зону, значит, миновали. Простучал поезд вокзал брошенный, простучал мимо депо локомотивного, и тянет вокруг города. Ждет батальон своей участи.

Тут Днепр пересекать. Пересечем Днепр у Черкасс — и завтра в Москве будем, прямо на Киевском вокзале. Тут Зуброву и офицерам — награда за ответственную операцию, солдатам — желанный дембель, Россу… ну, в общем, это начальство решит, но он-то думает, что сдаст он мыло наконец и пару дней просто отдохнет, по Москве побродит, а потом уж займется бизнесом. А девицы: от вокзала только мост перейти — и вот тебе Смоленская площадь, вот кольцо Садовое, культурно и неопасно, никаких тебе остапенок. Хочешь — иностранца охмури, чтоб женился и на Запад увез, хочешь — москвичу голову заморочь, чтобы он тебе московскую прописку оформил, а уж если не повезет — урви хоть койку в рабочем общежитии… но это уже мрачная перспектива, и думать о ней не хочется. Все будет прекрасно — только Днепр пересечем.

Обошли город — и пошел поезд под уклон. Промелькнула Сосновка и парк дубовый, вот и Днепр уже виден. Вернее, то, во что его превратили, перегородив.

Не успел Драч, у которого от любой бесхозяйственности сердце болело, пожелать всех болячек во все печенки тем, кто додумался великую реку испохабить, — стал эшелон. Дальше все пути забиты вагонами да локомотивами.

Тут и Драчу стало не до экологии, и Зубров присвистнул. Вагоны некоторые, отсюда видно, с мест сошли, локомотивы безжизненны. Что еще, черт побери, тут стряслось? Но не продвинуться, это ясно. Смотрит Зубров на Брусникина — тот плечами жмет. Драч тоже идей не подает. Хрен его знает, что в такой ситуации делать надо. Ладно, тогда так:

— Два ГАЗ-166, один слева, другой справа от колеи — к разгрузке!

Две легоньких машины слетели вниз, словно шлюпки с крейсера.

— Связь постоянная, — рыкнул Зубров.

— Есть! — в два голоса отозвались командиры машин.

Ждет эшелон. Два юрких газика устремились вперед к мосту.

— Обе разведгруппы — домой! — бросил Зубров в микрофон, а сам карандаш кусает.