Золотой эшелон

Летит рядом с поездом, обгоняя, тачанка — та самая, наверное, в которой еще сам батька Махно езживал. Запряжена тачанка четверкой вороных, тянут те вороные тачанку, словно дьяволы. Гром да грохот. Все как в те славные времена: расписана тачанка цветами да райскими птицами, а по дубовому задку серебряными гвоздиками непристойный девиз выбит самого решительного содержания. Мужичище кнутищем коней хлещет, а рядом еще один, с цыганской серьгой в ухе. На одном картуз с поломанным козырьком, на другом — шапка баранья, серебряный кинжал на поясе и обрез за поясом. Не картина — загляденье. Все по стилю, только антенна радиостанции Р-227 гармонию нарушает, да вместо пулемета «Максим» вооружена тачанка автоматическим гранатометом АГС-17.

Тот, что с обрезом и серьгой, хохочет да поезд матом кроет, а тот, что с кнутищем, так коней и хлещет, так и хлещет, норовит впереди поезда прямо на рельсы выскочить. И уж видится Зуброву, как коснутся колеса рельсов, и от касания того разлетятся со звоном, и тачанка в куски рассыплется да еще и поездом ее тут же придавит. А тем зубастым гогочущим вроде и нестрашно, летят смерти навстречу да матерятся.

— Локомотиву!

— Я! — отозвался по селектору машинист.

— Придержи локомотив на минутку, а то ведь раздавим. Коней жалко.

Плавно затормозил поезд, а тачанка к бронеплощадке несется, вроде бы знают ее сумасбродные пассажиры, что именно в броневом вагоне командира встретить можно.

Выглянул Зубров из люка:

— Здоровы будете паны.

— Здоров, коли не шутишь.

— С чем пожаловали?

— А с тем пожаловали, что впереди станция Пологи. Так вот, вперед от той станции пути вам вовсе не будет: разобрали мы его. И вправо к морю пути не будет. Мы туда тоже пути разобрали. Кому то море нужно? Назад дороги нет. Это вы сами знаете. Так что от Пологов вертайте влево — на Гуляйполе. Батько Богдан Савела челом бьет та в гости просит.

— Ладно, спасибо за приглашение. Поедем к батьке в гости.

— Ну, добре. А мы будем рядом скакать та дорогу указывать.

— Зачем нам дорогу указывать? Поезд наш по рельсам идет, а рельсы в Гуляйполе ведут…

— А мы ж таки будемо рядом скакать та дорогу указывать. Батько велел.

— Ну, раз велел, так велел, только вы на рельсы не выскакивайте, а то поездом ненароком раздавлю.

— А то мы ще побачим, хто кого раздавить.

Двинулся поезд, а к Зуброву делегация ответственных товарищей: некогда нам в гости ко всяким там заезжать, в Москве давно уж пора быть!

— Славненько, — отвечал Зубров, — да только рельсы прямо к хозяину ведут и свобода маневра одной колеей ограничена, да и то движение одностороннее.

— Вы в Москве в прокуратуре все это расскажите, а в гости мы не поедем.

— Ну, вам из погреба виднее.

На том и разошлись. А славный город Гуляйполе, знать, близко, ибо справа и слева от Золотого эшелона несутся теперь тачанки почетным эскортом, и числа им нет. И украшена каждая по-своему, и в вооружении индивидуальность соблюдена: у кого пулемет Горюнова, у кого станковый Калашников, у кого и дегтярев-шпагин, а у иных и Владимиров. Кто граммофон крутит, а у кого компакт-диск «Тошиба». Прет Золотой эшелон, как лайнер океанский в сопровождении яхт на подходе к порту Сидней. Гик, да смех, и веселье до самого горизонта, а горизонты в степях — вон как далеки.

Скрипнули тормоза у шатра столь же огромного, как палатка «Союзгосцирка». Сам батько Богдан Савела на персидские ковры выступает. Красив батько, но одет странно: белый фрак с длинными фалдами да красные шелковые запорожские штаны в сафьяновые сапоги заправлены. Местные красавицы аж умолкли, увидев прекрасного витязя степей. И Зубров умолк, а потом присвистнул. Узнал Зубров в степном императоре друга детства своего и юношества. Правда, в те времена грозный атаман звался не Богданом Савелой, но Борей Савельевым. Прошел с ним Зубров долгие годы Суворовского училища, прошел почти полный курс разведывательного факультета Киевского высшего общевойскового командного училища имени Фрунзе. С самого детства, с одиннадцати лет, делил Витя Зубров с Борей Савельевым холод и сырость, мороз и пургу, и котелок на двоих, и долгие ночные караулы, и муштру, и парады, и книги те же самые любил.

Железный был парень Боря Савельев, стальной. С одиннадцати лет не знали ни взводный, ни ротный, ни батальонный командиры управы ему. Железный мальчишка. Одна только разница со сталью — не было в Боре Савельеве стальной упругости. Твердость — да. Гибкость — нет. Сломать можно, согнуть — нет. Правда, сломать его можно было только теоретически. На практике этого никому не удалось. Перед самым уже выпуском сорвался Савельев и загремел в штрафной батальон без зачета всех его долгих лет военного обучения. Потом, слышал Зубров, сорвался его друг и в штрафном батальоне: вроде бы дал в морду сержанту и попал после этого уж в настоящую тюрьму, после того след его теряется. Потом в Военно-дипломатической академии ГРУ услышал Зубров о неком дельце по кличке не то Савела, не то Соловей, который золото скупал, золото же и продавал. И подумалось: уж не друг ли это мой?