Выбор

Такого Париж не видел.

По серому холсту – две красные полосы. Одна над другой. А поперек, перечеркивая их, две черные.

Ошалел зал, обезумел. Такого не было.

И вдруг взорвало почтеннейшую публику. Вдруг затопали, засвистели. Вдруг заржали, заголосили, завизжали. Ах, до чего же французский народ умен и находчив! Под самый занавес хозяева аукциона решили шуткой гостей повеселить. Шутка удалась. Почтеннейшая публика сползает с кресел. Смех заразителен. Смеховая индукция иногда поражает сразу всех. Это и случилось. Люди валятся под мягкие плюшевые кресла, слезы смеха душат, смех – до икоты, до нервного вздрагивания. Смех может быть убийственным. Смех может довести до смерти. Это опасно! Можно захлебнуться смехом, как водой Ниагарского водопада. И в этой ситуации служители в белых перчатках должны бы разносить воду со льдом, которая одна только и может успокоить смеющихся. Но не могут служители спасать почтеннейшую публику от смеха – они сами по полу катаются. И возопил элегантный:

– За такую картину я не дам франка, а десять су – самая ей цена!

– Помилуйте, – вырываясь из давящего смеха, возразил длинный с молотком, – десять су надо отдать за раму да тридцать за холст, если за картину вы платите десять су, то получается целых полфранка.

И снова волна смеха навалилась, народ поприжала, всех голоса лишив.

– Итак, цена предложена. Медам, медемуазель, месье! Полфранка, раз… полфранка, два.

– Даю франк! Повешу эту картину в своем сортире!

В ответ – смех до икоты.

– Два франка! Буду спрашивать своих гостей, что в этой картине не так. Я просто повешу ее вверх ногами, и пусть кто-нибудь догадается!

– Три франка!

– Четыре.

– Пять франков!

Смех стихает. Насмеялись. Одна и та же шутка, повторенная десять раз, не смешит.

– Семь!

– Восемь.

Когда из заднего ряда хохмы ради прокричали десять франков, было уже совсем не смешно. Это звучало уже неприлично.

Потому больше не смеялись.

Но цена названа, и длинный с молотком должен довести представление до конца – таковы правила аукциона:

– Итак, медам, медемуазель, месье, предложена цена в десять франков. Цена неслыханная на нашем аукционе. Но что ж. Десять франков, раз…

И тут в правом дальнем углу поднялась рука.

13

В бордовой тьме большой человек у входа поднялся, за великолепным занавесом нащупал пожарный щит, деловито снял с двух крючков красный топор. Большим пальцем левой руки попробовал лезвие. Остроты топора не одобрил. Ясное дело, топор пожарный никогда в деле не был. Для порядка тут вывешен. Пора в дело пустить. Посмотрел большой человек на мальчика Руди, вскинул-взвесил топор на больших ладонях, улыбнулся. Его лицо рассечено старым шрамом через лоб, левую бровь, щеку, ноздрю и губы. У него толстые губы и там, где их рассекли, вывернуты наружу. Он улыбается непонятной улыбкой, которая воротит изуродованные губы, в страшную гримасу.

Внимание дам – большому человеку.

Так бывает: идешь болотом, а змея поглощает лягушку. Жутко. Но интересно.

Потому постараемся понять восторг в широких кошачьих зрачках: сейчас всеобщий женский любимец вышибала Гейнц на роскошном ковре зарубит мальчика. Это так ужасно. И так необычно. Жутко. Но интересно. Вышибала Гейнц его зарубит прямо тут, среди бронзовых статуй, среди картин, вызывающих острые желания, среди серебра и хрусталя. И тут же у столиков мальчика разрубят на части и завернут в ковер…

14

Не понял длинный с молотком:

– Вы что-то желаете сказать?

– Я ничего не желаю сказать. Я просто желаю купить эту картину.

– Вы желаете заплатить больше десяти франков за эту мазню?

– Я желаю заплатить больше десяти франков за этот шедевр.

– Хорошо. Пожалуйста. Одиннадцать франков!

Тут же поднялась рука в другом углу.

– Двенадцать.

Но и первая рука не опускалась.

– Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать.

Оба господина рук не опускали. И тогда длинный с молотком объявил:

– Двадцать франков!

Столь высокая цена не смутила обоих.

– Двадцать пять, тридцать пять, сорок.

В зале зашептались.

15

Идет вышибала Гейнц меж столов, и глаза женские восторженные с его мускулистой спины, с огромных рук, с красного, игрушечного в этих руках топора – на мальчика в дождевом плаще, неизвестно как тут оказавшегося.

Сжался Руди Мессер в комочек. Первый раз крылья смерти над собою ощутил. Не было в нем страха. В такие моменты не страшно. Когда все потеряно, бояться нечего.