Последний соблазн

— Господи, ну почему же с такими уликами его не допросят в Кёльне? Я бы допросила, — сказала Петра.

— А смысл какой? — возразил Тони. — Вряд ли он заговорит.

— Что нам делать? — жалобно произнесла Марийке.

Воцарилось долгое молчание. Петра села на диван, и Тони вздрогнул. Скрипнув зубами, он сказал:

— Думаю, я мог бы его расколоть.

— Они не позволят тебе допросить его, — заметила Петра.

— Может быть, неофициально? Скажем, я и он, один на один.

Петра покачала головой:

— Нет. Ты не годишься. Ему убить тебя что сломать палку.

— Не такой уж я безнадежный, — сказал Тони. — Сегодня я много ходил. Действуют болеутоляющие. Я могу.

— Кажется, ты сказал, что он плохо говорит по-английски, — возразила Петра.

— Ich kann Deutsch sprechen, — произнес Тони.

Петра уставилась на него открыв рот:

— Об этом ты не упоминал.

— А ты не задалась вопросом, как я прочитал все ваши документы? — Наклонив голову, он благодарно посмотрел на Марийке. — С твоей стороны было очень предусмотрительно перевести тексты на немецкий язык, потому что голландский я бы не осилил.

— Все равно риск слишком велик, — сказала Петра.

— У нас есть выбор? Будем сидеть и ждать, когда он убьет еще кого-нибудь? — В голосе Тони послышалась злость. — Я занимаюсь этим делом, чтобы спасать человеческие жизни. И не могу сидеть сложа руки, пока серийный убийца на свободе, — с горячностью проговорил Тони.

— Марийке права. Это безумие, — стояла на своем Петра.

Тони отрицательно покачал головой:

— Будет одно из двух. Или полиция мне поможет, или я справлюсь один. Итак?

*

С каждым днем он становился сильнее. Поначалу он зациклился на том, что насилие над Кальве было проявлением слабости, и это едва не погубило его. Много дней и ночей он боялся, что больше никогда не прогонит тьму. Но постепенно пришел к мысли, что совершенное им — правильно. Взяв ее, он показал свою власть. Теперь он понимал, что для достижения его грандиозной цели все средства хороши. Это внесло мир и покой в его душу. Головной боли как не бывало, и он почувствовал себя свободным.

Словно отражение его внутреннего покоя, пришла новость об открытии реки. Завтра он сможет возобновить работу. Просмотрев все газеты, облазив Интернет, он убедился, что никто не догадался о пересечении им границ, тем более об убийстве в Нидерландах. И он поверил, что его будущие жертвы не подозревают о нависшей над ними опасности. Если бы он позволил себе думать иначе, это разъело бы его душу и сделало непригодным для выполнения миссии.

Когда стало известно, что жизнь возвращается в свою колею, он послал электронное сообщение своей следующей жертве и договорился о встрече. Ему следовало быть осторожным на случай, если полицейские вознамерились устроить ловушку, нарочно не сообщая прессе о смерти де Гроота. Сначала надо удостовериться, что нет засады. За три дня он окончательно решил, что постучится в дверь в Утрехте. Профессор Пауль Мюллер заплатит за то, что не имеет права делать с другими.

Он оперся о поручень, глядя, как трепещет вымпел на утреннем ветерке. Это был пятый вымпел после смерти деда — постоянное напоминание о его достижениях. Приятно было поразмышлять о том, что он сделает с Мюллером. От одной мысли об этом кровь быстрее бежала по его жилам. Вечером он сойдет на берег и, возбужденный фантазиями об Утрехте, найдет себе женщину. У него несомненный прогресс.

*

Кэрол смотрела в окно на набухшие красноватые почки. Она не знала, что это за дерево, да и не хотела знать. С нее было довольно и того, что, глядя на него, она успокаивалась. Время от времени врач-консультант о чем-то спрашивал ее, желая вызвать на беседу, однако игнорировать банальные вопросы оказалось не таким уж сложным делом.

Ей хотелось вернуть свою прежнюю жизнь. Ей хотелось оказаться там, где она была прежде, где предательство не было обыденностью и не использовалось одинаково бесцеремонно как теми людьми, которые провозглашали себя поборниками права, так и другими, знавшими, что идут по кривой дорожке. Ей хотелось оказаться там, где можно было бы забыть о том, что ее собственные союзники поступили с ней хуже, чем с ней поступили враги.

Радецкий изнасиловал ее. Однако это она могла пережить, потому что в каком-то смысле это был законный военный акт. Она сделала все возможное, чтобы погубить его, отлично зная, что противник мог нанести ответный удар.