Битва веков

— Вы хоть вернулись, — утешил его воевода. — Семь полусотен вовсе безвестно сгинули.

— Другие высылать нужно. А то ведь гуляют басурмане, что у себя в Крыму!

— Вышлю, — кивнул воевода. — Но ты, Андрей Васильевич, уж нагулялся, хватит. Полк правой руки примешь и к Калуге двинешься, в ней в осаду сядешь. На тот случай, коли Девлет-Гирей, отступая, и ее разграбить попытается. А мимо пойдет — так кусать его станешь и полон отбивать. Пятнадцать сотен тебе отдам… Но не сейчас. Пока известий явных от Москвы нет, полк дробить не стану.

Андрей приготовился к долгому сидению — но уже на следующий день дозорные принесли известие, что крымская орда уходит от Москвы обратно, все по той же Серпуховской дороге. Князь Сакульский, едва успев познакомиться с сотниками, тут же помчался по западной дороге к Калуге. Не заходя в нее, перемахнул Оку, повернул к Алексину, разослав вперед и в стороны пять крепких дозоров с приказом за татарами смотреть, в схватки не вступать. Князь решил, что отступить до Калуги, буде возникнет опасность, никогда не поздно — всего два часа на рысях. А не будет опасности — так отсюда к крымчакам ближе.

Два дня он сидел в ожидании — однако дозоры сообщали, что тяжелые от полона и добычи бесконечные татарские обозы идут только на юг, не помышляя о новых изгонах. Причем от Муравского шляха расходятся в стороны все дальше, ибо на нем трава не просто потравлена, но уж и вытоптана до земли. Князь Сакульский велел подвластным сотням сдвинуться на один переход восточнее, дождался сообщения об очередном перегруженном обозе и решился: поднял сотни в седло и пошел на перехват.

На бандитов он бросился не наперерез, а зашел спереди и с востока, со стороны Муравского шляха: чтобы первым ударом откинуть от основных сил, не пустить к «дороге слез», где врагу могли оказать поддержку, а также надеясь, что поначалу боярские сотни крымчаки примут за своих. Именно поэтому, уже сближаясь с обозом, русские воины встретили не многочисленное прикрытие, а всего лишь дозорную полусотню. Да и та опасность осознала не сразу, и когда развернулась, было уже поздно: сотни луков за считанные минуты расстреляли татар в спину.

Обоз был велик: сотни телег в длину и по четыре в ряд, бесчисленные вереницы связанных за шею людей. Сопровождающие возки крымчаки, поняв, что сейчас их станут убивать, с воплями отпрянули назад, отдавая добычу освободителям. Часть бояр, из тех, что молодые и неопытные, кинулись рубить путы на несчастных мужиках и бабах, но большинство понимали, что дело еще только завязывается. Татарское прикрытие, что скакало позади и западнее обоза, уже мчалось навстречу.

— Сотен пять или шесть, — облегченно выдохнул Андрей. — Сейчас стопчем!

Бояре защелкали луками, осыпая басурман ливнем стрел. Одна за другой начали кувыркаться лошади. Потеряв за сотню саженей скачки не меньше полусотни всадников, татары отвернули и помчались на восток. Князь Сакульский, поколебавшись несколько мгновений, махнул рукой:

— Черт с ними. У них лошади свежее, не догоним. Нужно обоз к Оке уводить.

Боярские сотни перешли на шаг, телеги, на которых даже возничие были невольниками, все разом повернули к Калуге.

До заката обоз, при всей торопливости вырванных из полона людей, успел пройти только треть пути до Алексина. А на рассвете в лагерь примчался дозорный с вестью об еще одном караване, ползущем по следам первого.

— Освобожденные сами дойдут, к татарам в объятия без пригляда не кинутся, — махнул рукой князь. — По коням!

Отдохнувшие скакуны всего за два часа вынесли воинов к месту вчерашней схватки. В этот раз басурмане оказались настороже, и числом вдвое большим. Видимо, к отряду примкнули разогнанные накануне враги.

— Порвем как тряпку! — вскинул рогатину Андрей, ничуть не сомневаясь, что его пятнадцать сотен даже равного по силе противника разгромят без особого труда. — За мной! Ур-ра-а!!!

— Ур-ра-а-а-а-а! — подхватили клич бояре, разгоняясь с опущенными копьями.

— А-а-а-а!!! — завыла мчащаяся им навстречу коричневая толпа.

Полминуты — и конницы столкнулись.

Крымчаки выставили в первые ряды бандитов, одетых в кирасы и кольчуги. Но разве существует преграда, способная остановить рогатину разогнавшегося тяжелого всадника? Андрей, врезаясь в татарскую толпу, принял на наклонно выставленный щит и отбросил в сторону пику с цветастым бунчуком, сам же, чуть наклонившись, попал своим острием разбойнику в низ живота, над самой передней лукой. Тот щитом прикрылся — но деревяшка раскололась до умбона, и наконечник копья ушел в железо и плоть на всю длину. Другая татарская пика пролетела над плечом — кони ударились сторонами груди, и крымчак банально качнулся в седле. Князь резко опустил щит, дробя окантовкой его колено, дернул из-за спины бердыш, прикрылся еще от одной пики щитом. Чужой наконечник глубоко засел в древесине — Андрей бросил бесполезное оружие, бердышом махнул вдоль древка, просыпая вниз чьи-то пальцы, пригнулся, спасаясь от мелькнувшей справа сабли, рубанул в ответ, тут же уколол оказавшегося слишком близко впереди татарина. По спине кто-то ударил — но слишком слабо, чтобы прорубить толстые кольца байданы. Князь ткнул туда подтоком, обратным движением всадил острие бердыша в грудь замахнувшегося крымчака: доспешные басурмане уже кончились, и бояре хищно врубались в массу из халатов и тегиляев.