Время Игры

Шульгин вновь стал самим собой, приняв решение, и страх его бесследно исчез, вместо уныния и тревоги появился азарт предстоящей борьбы и жадный интерес к тому, что ждет его за поворотом…

В конце-то концов, все, что он сейчас придумал, в нравственном смысле можно рассматривать всего лишь как упражнение на берестинском военно-компьютерном тренажере. И только…

– А что, если сделать все совсем наоборот? Они будут уверены, что я ушел, а я останусь?

– То есть – как? – не сразу сообразил Антон.

– Да очень просто. Зачем нам женщину напрягать, терзать ее неразрешимыми проблемами: отпустить-оставить-отпустить… Мне помнится, с помощью их универблока можно на Валгаллу проход организовать?

– Одним блоком вряд ли. А если блок плюс «шар» – наверняка можно. Тем более твоя формула перехода на такую схему и рассчитана. Что ты опять задумал? – Форзейль не мог сам догадаться о замысле Шульгина, и это его злило, опять подчеркивало превосходство землянина в способности к нестандартному мышлению.

– Да пустячок один. Надоело мне, понимаешь, с пришельцами беспрестанно торговаться. То с тобой, то с ней, то снова с тобой… Вот я и подумал – чего же проще, взять и прямо сейчас сымитировать мое бегство. Наладим систему, введем в нее нужные команды… Валентин в кабак пошел, с девками, и портсигар в сейф сунул. Я видел. Открыть – раз плюнуть. Наладим все, записочку оставим, мол, адью, ребята, извините за внимание, а я пошел. Оставляю вам наркома Шестакова, готового к любому применению…

– Лихо! – не скрыл смешанного с удивлением восхищения Антон. – А как же?…

– А это уж твоя забота. Сделать так, чтобы и матрицу в этой вот голове, – для наглядности Сашка ткнул себе в лоб пальцем, – их аппаратура больше не фиксировала, и характеристики переноса массы Шестакова туда и обратно ихний «шар» подтвердил. Неплохо бы и мои сапоги в свежей земле испачкать, и чтобы травинка, зеленая, сочная, к подошве прилипла. Деталь, штрих – но какой! В Москве январь и пурга, а тут – летняя травиночка… Еще раз убедятся, какой я был крутой, глядишь, свечку в Елоховском поставят, что от меня избавились. И с Шестаковым будут держаться куда беззаботнее, и вообще… Так сумеешь или нет?

– Думаю, что сумею. Но ты иезуит, однако!

– Все, что могу лично…

Антон совершенно человеческим жестом почесал нос.

– Допустим, мы все сделаем. Только я не пойму другого – зачем тебе это?

– Не обольщайся, не ради торжества форзейльского дела. Просто так. Поразвлечься охота. Посмотреть, как все повернется. Агграм нос натянуть. Мысль-то классная – все считают, что перед ними какой-то Шестаков, а в натуре – я! Интереснейшая ведь коллизия, согласись.

Похоже, Антона Сашкина затея поставила в тупик. Теперь уже ему предстояло терзаться мыслью, кому на самом деле принадлежит сей замысел. Самому ли Шульгину, перевербовавшим его агграм или Держателям Мира?

– Ну, что же, Саша. Пожалуй, это в самом деле интересно. Только я не готов тебе ответить так сразу. Подумать надо, просчитать…

И вот сейчас Шульгин испытал настоящее удовлетворение. Затея явно удалась. Один лишь ход конем – и под боем сразу ферзь и две ладьи. Причем без малейшего риска. Или, что тоже неплохо, – карамболь от трех бортов в середину.

– Подумай, братец, подумай. И просчитай, – сказал он с непроницаемым покерным лицом. – Надеюсь, успеешь до возвращения товарища Лихарева. Засим – честь имею кланяться…

И когда Антон исчез, Шульгин снова прошел на кухню, заварил чашку крепчайшего кофе. Опершись на подоконник, погрузился в созерцание закрывшего даже ближнюю перспективу снегопада.

• Идут белые снеги,
• Как по нитке скользя…
• Жить и жить бы на свете,
• Да, наверно, нельзя.

• Идут белые снеги…
• И я тоже уйду.
• Не печалюсь о смерти
• И бессмертья не жду.

• Идут снеги большие,
• Аж до боли светлы,
• И мои и чужие
• Заметая следы…

«Черт его знает. Жить все-таки хочется. Пусть и в чужом теле. А если совсем невмоготу станет, этим же путем всерьез воспользуюсь. До этого ни Антон, ни Лихарев не додумаются. Вторая логическая. Отчего-то она пришельцам не по зубам… Дерну на Валгаллу, ребят отыщу… А нет – Робинзоном заделаюсь. Все равно хорошо. Но главное, господа, война продолжается…»

И – снова ослепительная вспышка боли, ощущение вплотную подступившей смерти. И темнота.