Время Игры

В общем, Шульгин устал морально и физически, с тоской вспоминая, от какой приятной и спокойной жизни на «Призраке» он отказался ради вполне субъективно понимаемого «чувства долга» перед реальностью этого мира.

Страшно представить, что Сильвия или Антон занимались чем-то подобным много десятилетий подряд. Причем не по своей воле, как он, и без права на добровольную отставку.

«Да провались оно все пропадом», – не раз и не два думал он. И утешал себя единственно тем, что вот-вот этот этап тайной войны закончится и можно будет развлечься совсем иным образом.

Правда, после завершения трудового дня, хоть в два, хоть в три часа ночи, независимо от того, где они были и что делали, вместе или порознь, Шульгин с Сильвией встречались у нее. Иногда ужинали вместе, иногда нет, а сразу, приняв душ или ванну, спешили в спальню, на ту самую, печально памятную Сашке с 84-го года, необъятную кровать. Над ней не хватало только парчового балдахина, чтобы ощутить себя в объятиях какой-нибудь миледи Винтер или мадам де Монтеспан.

Туманными и пасмурными утрами, мучаясь адреналиновой тоской, Шульгин нередко испытывал нечто вроде раскаяния, вспоминая об Анне, но это чувство отнюдь не мешало ему с нетерпением ждать следующей ночи.

Уж очень неутомимо-изобретательна была аггрианка, уж так исступленно-изысканны были ее ласки. Совершенно как в старом анекдоте: «Сара думает, что это последний раз, и выделывает такое…»

Куда там Ларисе, которая в свое время казалась ему верхом женского совершенства…

…Никто этого не знал до конца, и Шульгин не знал тоже, что возвратившаяся к нему собственная матрица личности, прожившая два месяца между 84-м и 21-м годом, на самом деле представляла собой модель абсолютно самостоятельной, сформированной в совершенно другом времени и других обстоятельствах личностью.

Слава богу, что в тринадцати триллионах мозговых клеток хватало места, чтобы разместить и эту личность, и сколько-то еще, если бы они появились.

Но зато теперь вдобавок Шульгин мог включать оба эти совершенно одинаковые, но в то же время и различные мозга одновременно. Как уже было сказано – двухмоторный самолет куда надежнее одномоторного.

Где-то в памяти у него сохранялось воспоминание о том, как он выходил в область Мирового разума и Всемирной Сети. И там он видел некий ключевой узел. В который, если бы стать пакетом импульсов, можно проникнуть. Ощутив себя мыслеформой, способной охватить весь объем информации, определяющий существующую или вновь создаваемую реальность.

Одновременно это очень легко и невероятно трудно. Просто – как посмотреть. Одному человеку невозможно руководить даже колхозом, а другой спокойно возглавляет и даже учреждает империи.

При том, что амбиции у них одинаковые.

…Проснувшись очередным туманным утром с горьким табачным вкусом на губах и ощущением бездарно проведенного вечера и ночи, он совершенно отчетливо ощутил, еще не открыв глаз, что делать ему здесь совершенно нечего и надо немедленно лететь обратно в Стамбул.

Даже не задавшись вопросом, зачем и почему вдруг так, он снял телефонную трубку и заказал билет.

Глава 16

…Шульгину удивительно повезло, что именно в это время в Стамбуле пребывал и профессор Удолин, эзотерик, чернокнижник, некромант и прочая.

Устав от реалий советской жизни в Москве (оставлять которую насовсем он отнюдь не собирался, утверждая, что истинно русский человек должен жить именно в первопрестольной), профессор решил рассеяться, совершить паломничество к Святой Софии, вековой мечте каждого русского националиста, и заодно на всю катушку использовать внезапно открывшиеся возможности для расширения своего кругозора.

После фактической оккупации Югороссией столицы Блистательной Порты, к которой Ататюрк испытывал необъяснимую неприязнь (а возможно, и объяснимую, как Петр I терпеть не мог Москву), султанские библиотеки и архивы стали более чем доступны исследователям. То есть из них можно было практически бесконтрольно выносить, равно как и не возвращать, любые книги и документы, не имеющие отношения к последним десяти предвоенным годам. Так называемой эпохе младотурков и армянского геноцида, к которому и сам Мустафа Кемаль тоже приложил руку.

Но как раз современность Удолина и не интересовала. Он, алкая новых эзотерических знаний, жадно погрузился в собственно турецкие, иудейские, армянские, египетские, арамейские инкунабулы, а также и свитки на прочих мертвых и полумертвых языках, числом до десяти, которыми владел в совершенстве.