92  

Да, это возможно, хотя экспериментально почти но подтверждено. Несколько локальных испытаний с недостаточно корректным результатом…

Князь слушал внимательно, но под усами его несколько раз возникал намек на улыбку. Скорее всего, его веселила манера Маштакова выражаться.

Похоже, сидя в камере, он тщательно продумал линию поведения. Сказал достаточно, чтобы заинтриговать собеседника, и в то же время практически ничего конкретного. Ну а чего бы еще от него ждать в такой ситуации?

– Что ж, Виктор Вениаминович, – обращение по имени-отчеству в его устах звучало почти как награда, – как я уже сказал, правовая оценка вашей деятельности не входит сейчас в круг моих обязанностей. А вот забота о благе Отечества входит постоянно. Посему спрашиваю – желаете ему послужить и тем самым загладить свою вину?

Да-да, вину, – с нажимом произнес князь, заметив протестующую, хотя и безмолвную мимику Маштакова, – поскольку это категория не правовая, а нравственная по преимуществу, и с этой позиции ваши оправдания несостоятельны.

– Ваше Высочество! Исключительно в силу сложившихся обстоятельств не смог вовремя направить свои труды непосредственно на благо… Никто никогда не принимал мои открытия всерьез и не желал их даже обсуждать. Только дайте такую возможность…

Маштаков привстал на стуле, подавшись вперед и преданно глядя князю в глаза. Только что руки не простер к нему для пущей убедительности.

«Ну актер, актер… Но это несущественно», – подумал князь, сказал же совсем другое:

– В таком случае я вам эту возможность предоставляю. Само собой, наши специалисты с вами обстоятельно и предметно побеседуют. После чего вам будут созданы все необходимые условия для работы. И над хроноквантовым преобразователем, и по другим направлениям.

В средствах мы не слишком стеснены, сможем оборудовать вам лабораторию не хуже той, что у вас была. Помощников дадим квалифицированных, лучших специалистов по вашему выбору привлечем.

Работать будете прямо здесь, в Кремле, подходящих помещений хватит. Так оно и удобнее, и спокойнее и вам, и нам. В пределах кремлевских стен будете пользоваться неограниченной свободой, то же касается и возможных жизненных удобств. За пределами Кремля… – князь пожевал губами, подбирая выражение, – полной свободы обещать не можем. Пока.

– Да зачем мне эта Москва! – Маштаков, после всего лишь трех дней строгой изоляции и приложенной к себе лично судьбы Эдмона Дантеса, за величайшее благо счел обещанную возможность беспрепятственно выходить из комнаты, бродить по кремлевским аллеям, скверам, музеям и храмам.

Присматривать за ним, конечно, будут, но в любом случае такая жизнь неизмеримо лучше полноценного заключения в российской тюрьме или застенках Катранджи-бея.

Глава одиннадцатая

Уже на следующий день Олег Константинович вновь вызвал к себе Чекменева. Сейчас от его хандры не осталось и следа.

С утра он два часа скакал на коне по узким, покрытым опадающей (что-то рано в этом году) листвой тропам окружающего его охотничий домик леса. Десятивершковый[21] караковый[22] Бархан носил князя по оврагам и буеракам, горяча кровь и себе, и хозяину. Особая прелесть бешеной скачки заключалась в том, что внезапно возникающие на пути ветки запросто могли снести голову или выхлестнуть глаза всаднику, а сам жеребец рисковал поломать ноги на крутом склоне или попав копытом в кротовую нору…

Но все обошлось благополучно. Перед толстыми сучьями князь пригибался, а тонкие лихо рубил шашкой, которую держал, откинув обухом на правый погон. Поводьями же управлял одной левой. Бархан не забывал внимательно смотреть не только вперед, но и под ноги.

Возвратились конь и всадник довольные друг другом.

Приняв душ и рюмку водки, ощущая легкость во всем теле, Великий князь слушал доклад генерала.

– Таким образом, Олег Константинович, как я и обещал, готов доложить очередные результаты моей работы.

– Давайте.

Сегодня Чекменеву требовалось не только сообщить очередную оперативную информацию, но и получить санкции.

В чем и беда сотрудничества с умным и одновременно авторитарным правителем. Он желает вникать во все. Этим, кстати, отличались все Романовы из занимавших престол. Тот же Николай Первый, сам себя назначивший личным цензором к Пушкину, или Николай же, но Второй, знавший в лицо и по именам всех офицеров Гвардии от самого никчемного корнета и считавший своим долгом отслеживать и утверждать все их малейшие перемещения по службе.

  92  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×