97  

Как-то упуская из виду, что сто красавиц гораздо безопаснее, чем одна, вовремя попавшаяся на глаза в подходящих условиях.

Ну а Наталья просто не могла упустить очередной возможности посетить свою любимую планету, где она впервые ощутила себя по-настоящему счастливой.

Как писал классик, «стало шумно и весело».

Женщины еще на «Валгалле» переоделись подходящим образом, поэтому готовы были немедленно выехать на перевал, где Игорь продолжал караулить свой трофей. Едва удалось их отговорить с помощью Ирины.

– На фронте пока условия для пикника не совсем подходящие. Пусть идут те, без кого не обойтись, а мы и здесь найдем, чем заняться.

Ее тон дискуссий не предполагал.


На большом флигере отправились Новиков, Шульгин, Антон, Удолин со Скуратовым. Ну и Шатт-Урх, конечно. Видно было, что Константин Васильевич с ним хорошо поработал. Дуггур был замкнут, послушен и гораздо меньше походил на мыслящего, чем всего неделю назад.

– Что ты с ним сделал? – спросил Андрей профессора, крайне сожалея о неполноте своего образования. Ему бы к его философскому еще и медико-биологическое, куда бы свободнее он себя чувствовал в нынешних обстоятельствах.

Летели не спеша, перед тем, как выйти к перевалу, сделали большой круг вдоль границ долины. Антон и Сашка, занявшие отсек управления, наблюдали за поверхностью и небом, остальные могли курить и беседовать. Виктору беседовать не хотелось, ему интереснее было происходящее в данные мгновения. Внизу, вокруг и внутри себя.

– Ничего особенного, – ответил Удолин на вопрос Новикова. – Временно пресекли кое-какие нервные связи. Теперь у него вовне открыты только отдельные корковые области, создававшие подобие личности.

– Для кого? – Андрею это показалось важным.

– Точный вопрос. Думаю, для него в первую очередь. Видишь ли, он принадлежит к той касте, варне, страте, которой положено считать себя разумными, образованными, свободными. Творческими, одним словом, личностями.

«И это понятно, – мысленно согласился Новиков. – В сталинское время (уж это он помнил) было множество людей, так же ориентированных. «Мы умные, свободные, раскрепощенные Революцией «от свинцовых мерзостей прежней жизни».[68] Все же не под угрозой батогов и дыбы написано: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». В душе подходящий настрой иметь требовалось. Так у нас была только пропаганда, пусть и агрессивная, пусть репрессиями подкрепленная, однако примитивная. Хочешь – воспринимай, хочешь – подальше пошли, всегда были варианты. В итоге – всего через полвека послали… А здесь ведь – биотехнологии, тысячелетние…»

– Кем положено? – задал он следующий вопрос. – Он нам кое-что вякал насчет «еще более высших». Выяснили? Это, как исторический материализм подсказывает, умнейшие должны быть… личности? Особи? Я даже и представить себе не могу, насколько грандиозная программа придумана и работает…

– Пока нет. Во всем нужна постепенность. И осторожность. Вдруг в него системы самоуничтожения вживлены? Давай сначала с тем, с чем можем, разберемся, – удивительно мягко ответил Удолин.

– Верно рассуждаешь, Андрей, – неожиданно вмешался Скуратов, до того словно бы и не вникавший. – Грандиозная программа – очень точно. Если придумана гениальной личностью – остается преклониться. А если – абстрактным рассеянным разумом? Я наши варианты альтернатив тщательно изучил. Совершенно ниоткуда взялись вдруг цивилизации Шумера, Вавилона, Египта. Только что – неолит, и сразу – города, законы Хаммурапи, пирамиды и тому подобное. Вот тут и разминулись. Одним – технологическая цивилизация понравилась, других – на биологическую потянуло…


Долетели, начали разбираться. Ростокина освободили с боевого поста в рубке бронехода, где ему сидеть явно надоело, если не сказать резче. Почти три часа в постоянном напряжении, ожидая неизвестно чего в любую следующую секунду. Шульгин отвел его на полянку, защищенную от ледяного пронзительного ветра с юга грядой красных зубчатых скал. Здесь обосновались офицеры с «Пламенем», развернутым в сторону опасного близкого леса. Но выглядели они спокойно. Костерок развели, покуривали, вели неспешные разговоры. Какая, по сути, разница – чужая планета, Галицийский фронт или Кавказская линия времен поручика Лермонтова?

  • Мой крест несу я без роптанья:
  • То иль другое наказанье?
  • Не все ль одно. Я жизнь постиг;
  • Судьбе, как турок иль татарин,
  • За все я ровно благодарен;
  • У Бога счастья не прошу
  • И молча зло переношу.[69]

– Сидите, сидите, господа, – разрешил Сашка вскочившим при его появлении рейнджерам. – Вот и корветтен-капитан с вами отдохнет. Вы его не обижайте…

  97  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×