Дальше фронта

– Разумеется. Эрих Мария Ремарк, «Триумфальная арка».

– Какой Ремарк? – Вадим-второй вдруг вскинулся, как освобожденная от нижней защелки пружина автоматного магазина. – Какая «Триумфальная арка»? Какой доктор Равик и Париж сорокового года? Ты соображаешь, о чем говоришь? Ты, вообще, кто?

– Да что такого?.. – Ляхов было оторопел от непонятного эмоционального взрыва двойника, и тут же до него дошло. – Не психуй, Вадик! Все нормально. Тот самый твой кабель. Ты читал «Триумфальную арку». Я – только «На западном фронте» и «Три товарища». Написанные по итогам общей для нас Первой мировой. Потом у вас была Вторая, и должна была случиться и у нас, невзирая ни на какие пакты Бриана – Келлога! Ну, не случилась. А ты все равно сейчас – здесь! Ты – мой альтер эго. Значит, и для меня она теперь – была. Я знал, что была, еще когда первый раз попал во второй Израиль. Говорил с чеченцем Гериевым. А ну, ответь мне быстро, нет, подожди секунду, я напишу…

Ляхов черкнул на полях лежавшей на краю стола газеты.

– Сколько у вас стоил билет на автобус от Грозного до Минеральных Вод в 1989 году?

Вадим взглянул на него каким-то очень странным взглядом.

– Не знаю точно… Молодой тогда был, в те края не попадал. Но по километражу должно быть рублей десять.

– А у нас – рубль пятьдесят. И глянь на это…

Двойник прочел: «Грозный – Минводы – девять рублей».

– Если я это знаю, отчего мне про «Триумфальную» не знать? Так что ж теперь? И время у нас одно, получается, со сдвигами какими-то, но одно!

В молчании, для Ляхова торжествующем, для Вадима растерянном, выпили, одинаковым жестом взяв стаканы и одинаково, после глубокого выдоха, без закуски закурив.

– Теперь, пожалуй, продолжай. Мне все равно интересно.

Двойник, немного подсобравшись (Ляхов чувствовал, что первый раунд по очкам прошел вничью, хотя его собственное положение поначалу было проигрышней), решил за рамки заданной схемы не выходить.

– В принципе, все, что ты сказал, – несущественно. Ну, перемешались при взрыве какие-то элементы наших личностей, память частично, могут и другие феномены всплыть. Вообще, теория аналогичных личностей пока не разработана…

– А как она может быть разработана, – вкрадчиво осведомился Ляхов, если естественным порядком аналогичные личности просто не могут возникнуть? Посуди сам.

Я тут, вернувшись, с одним неглупым человеком поговорить успел, задал ему, как бы между прочим, вопрос о некоторых следствиях теории Эверетта. В ходе досужей болтовни за рюмкой чая. Пришли к выводу, что если альтернатива, скажем, возникает после того, как человек сделал существенный для всего мира выбор и история изменила свой ход, аналоги имеют право на существование, но только из числа уже живших и там и там, причем в зрелом возрасте.

Но если изменение случилось чуть ли не век назад, какие могут быть аналоги? Сам подумай – до развилки родились только наши деды… Мои остались жить в довольно-таки стабильном и благополучном мире, твои – в водовороте войн и революций. Даже вероятность рождения аналогов отцов исчезающе мала, так что говорить о нас самих?

Разволновавшись, Ляхов закуривал, чуть ли не одну от одной, уже третью папиросу.

– А твой вывод? – спокойно осведомился Вадим.

– Или ты сознательно из меня дурака сделать пытаешься, или сам… Поверить, что ты не задумывался о том же, что и я, не могу. Значит…

– Что же, вывод верный. Только дело не в обмане. Просто предполагалось, что слишком глубоко, особенно сегодня, мы влезать не станем, есть более насущные дела, но раз уж это тебя так зацепило…

«А как могло не зацепить? – про себя удивился Ляхов. – По сравнению с тайной собственного происхождения все прочее – семечки, если, конечно, именно сейчас не решается вопрос жизни и смерти. А у нас до утра времени еще много».

– Ты представляешь, что такое компьютер? – спросил Вадим.

– Та же ЭВМ, только по-английски… А при чем тут?

– Как он работает, соображаешь?

– В общих чертах, – неопределенно ответил Ляхов. На самом деле, никак он не соображал. Знал, как включить периферический пульт, как запрашивать информацию с центральной машины, распечатывать тексты. Осознать же, каким образом определенное количество ламп, транзисторов и прочих сопротивлений и конденсаторов в состоянии имитировать почти осмысленную деятельность, даже и не пытался. Байки про двоичный код и алгоритмы не слишком убеждали.