110  

— Дарья Витальевна, все это эмоции, но есть еще факты. Показания соседа Оляли, который вместе с ним варил кукнар из соломки. Говорит, перевернули таз с варевом, который стоял на газовой плите. Бросились спасать, уронили бутылку ацетона…

— И что? Они уронили ее прямо на плиту? Или специально чиркали спичками рядом с лужей ацетона? Если они только готовили ширево, значит, были в своем уме. Почему ж тогда так по-дурацки себя вели? Нет, я не верю! Все это сказки! В семь часов вечера Гриша разговаривал со мной абсолютно нормальным голосом. И если бы он был в подпитии или принял дозу, я бы сразу догадалась. Я помню, как он говорил в подобных случаях.

— По вашим словам, он обещал приехать к вам, как только отправит картины? Он не говорил, кто должен заехать за полотнами и куда именно их отвезти?

Нет, но я думала, что он работает с Михаилом Гусевым. Миша оформлял все необходимые документы для вывоза картин за рубеж и для продажи. Там есть определенные сложности и ограничения. Миша каким-то образом улаживал дела. По-моему, Гриша ни с кем, кроме него, не работал. Я очень удивилась, когда он сказал Негуляеву, что понятия не имеет, о каких картинах идет речь. Впрочем, я не в курсе их проблем. Думаю, Михаил сам расскажет вам о своем бизнесе, и гораздо подробнее.

— Да, следователь пригласил его на беседу. Теперь предположим, что некто появился у Оляли дома, чтобы взять у него картины, якобы на выставку. На самом деле. преследуя корыстные цели, гость или гости убивают Григория и, чтобы скрыть следы преступления, поджигают дом, предварительно его обчистив. Но для того, чтобы вывезти картины, нужна машина, а соседи видели только «Москвич» Оляли. Где-то около восьми часов вечера он уехал, а в десять или чуть позже вернулся домой на своей машине. Дом загорелся в пятом часу утра. Повторяю, до этого и после никто из рядом живущих людей посторонних машин возле его дома не заметил. Выходит, ваш друг на самом деле увез куда-то картины? Но куда? И кому? — Генерал встал и прошелся взад-вперед по кабинету. — Получается, появился кто-то третий, который предложил Григорию большие деньги, чем Гусев?

Даша покачала головой.

— Гриша похвастался бы, а здесь разговор шел, как об обыденном деле. Никаких эмоций! А что касается машины, то картины могли увезти на Гришином «Москвиче», а после пригнать его обратно, чтобы создать видимость отъезда-приезда Оляли.

— Что ж, и это предположение не лишено логики. Постараемся все проверить, — согласился Полевой и снова с интересом посмотрел на Дашу. — Почему все-таки Оляля не рассказал вам, кому предназначались картины? Возможно, он готовил вам сюрприз?

Возможно, но я знаю Гришу. Он сообщил бы о нем тотчас, не отходя от телефона. — Даша развела руками. — Теперь это из области догадок. И мы никогда не узнаем, почему Гриша не рассказал мне об этом, видно, выгодном предложении. Или его предупредили, чтобы не болтал? Но он не любил подобных вещей. Он не любил криминала.

— Да, задачка не для слабых умов. Похоже, надо браться за наркомана, — генерал улыбнулся. — Неужели картины Оляли столь дорого стоят, чтобы проводить такую многоплановую комбинацию с наркоманом, с поджогом?

— Да, говорят, что дорого. Но я не интересовалась их ценами. Об этом спросите у Гусева. Я подозреваю, что Миша хорошо попользовался Гришиной безалаберностью. Возможно, утаивал какие-то суммы от налоговой инспекции. Поймите, это не стукачество. Сейчас все так делают, иначе не выжить. Я о том, что реальных цен он все равно не назовет.

Генерал потер ладони и несколько мгновений не сводил с Даши задумчивого взгляда. Затем сказал:

— Допустим, что Оляля все-таки отвез картины неизвестному любителю живописи. Вполне возможно, тот его или надул в деньгах, или пообещал заплатить позже. По этой причине Оляля вернулся сильно расстроенным и не нашел ничего другого, как вспомнить о своих былых привычках, чтобы разогнать тоску. Тем более бывшие приятели всегда под рукой!

— Василий Иванович, вам бы детективы писать! — вздохнула Даша. — Только я повторяю, деньги никогда не были его целью. Если Гриша и запивал, то только по причине творческих неудач. Тем более Гриша знал, что должен приехать за мной. И если он обещал, то про свои тоски-печали и не вспомнил бы, скорее потом, дома, поплакался бы в жилетку. Хотя это тоже не в его правилах. Он над своими проколами злословил, но никогда не плакался. Он не любил, когда его жалели. Гриша был чистым и искренним человеком. И очень честным. Он всегда стоял за меня горой. С первого класса, с первого дня, как нас посадили за одну парту. Мы рядом десять лет просидели. Так кто его лучше знает, скажите?

  110  
×
×