Присягнувшие Тьме

— Вы расспрашивали девочку?

— Нет. Но я видел, как Агостина взрослела. Я догадывался, что в ней зреет змея.

— По каким признакам?

— По мелким деталям поведения. Словам. Взглядам. Агостина была похожа на ангела. Она молилась. Она сопровождала больных в Лурд. Все это было фальшью. Дымовой завесой. Дьявол сидел в ней. Он развивался как раковая опухоль.

Доктор Бухольц напоминал мне святого безумца.

— Слышали ли вы когда-нибудь о «лишенных света»?

Он издал низкий смешок:

— Это самая строго охраняемая тайна Ватикана!

— Но вы слышали о них?

— Двадцать пять лет в Лурде — вам это что-нибудь говорит? Я старый часовой. «Лишенные света», Обручение с Тьмой…

— Вы думаете, что Агостина заключила договор с демоном?

Он снова развел руками:

— Вы должны понять главное. Дьявол появляется перед своими жертвами в последний момент. Он ждет их конца. И только дождавшись, начинает действовать. Все происходит в состоянии небытия. Когда жизни уже нет, а смерть еще не исполнила свои обязанности. И чем дольше человек остается между двумя этими берегами, тем глубже, интенсивнее его общение с дьяволом. В случае клинической смерти со знаком плюс действует тот же принцип. Чем дольше этот опыт, тем точнее и четче воспоминания. И тем сильнее они влияют на последующую жизнь.

— Агостина пережила клиническую смерть?

— Да. В последнюю ночь она перешла от жизни к смерти.

— Откуда вы это знаете?

— Мне звонила ее мать.

— Вам, за тысячу километров?

— Она мне доверяла. Я был единственным врачом, который приехал к ней домой, в Патерно. Послушайте меня. — Он свел вместе ладони. — Агостина умирала. По моим сведениям, ее сердце прекратило биться по меньшей мере на тридцать минут. Это совершенно исключительный случай. Тогда ее и зацапал дьявол. Всю, целиком.

— Но она вам об этом никогда не говорила.

— Никогда.

Я приехал сюда, чтобы пролить свет на чудо Агостины и получил все, что хотел. На свой лад этот человек следовал неумолимой логике. Я спросил:

— Вы кому-нибудь рассказывали о своем открытии?

— Да всем. Воскрешение Агостины не является чудом. Это скандал в изначальном смысле этого слова, происшедшего от греческого scandalon — противодействие. Мерзость. Сама Агостина — это воплощенное противодействие любви. Физическое доказательство существования дьявола! Я это говорил всем, кто желал слушать. Поэтому меня и отправили досрочно на пенсию. Даже среди христиан не всякая истина приветствуется.

Что ж, логично! Но Бухольц был прежде всего оригиналом, который в конце концов убедил себя в своей правоте. Наблюдая за мной уголком глаза, он, по-видимому, почувствовал мое скептическое отношение и добавил:

— Я знал другой случай. Девочка, которая еще дольше оставалась в состоянии небытия.

У меня перехватило дыхание.

— Ужасающая история, — продолжал он. — Бедняжка лежала более часа без всяких признаков жизни!

Я вытащил записную книжку:

— Ее имя?

Пьер Бухольц открыл было рот, но замолчал. О дверь веранды что-то стукнулось.

Бухольц на секунду замер, а потом рухнул на низенький столик.

Вся спина у него была залита кровью.

Я бросил взгляд на дверное стекло и увидел дырку с расходящимися от нее лучами. Я бросился на пол. Раздался новый щелчок. Взорвался череп собаки. Мозг растекся по дивану. В тот же момент тело Бухольца скатилось на пол, увлекая за собой коллекцию пивных кружек, которая стояла на столике.

Одна за другой принялись лопаться бутылки, разбрызгивая вокруг себя монастырские настойки и наливки. Статуэтки Пресвятой Девы и Бернадетты превращались в пыль. Сыпались осколки подсвечников, чаш, витрин. Прижавшись к полу, я заполз под низкий столик. Дом сносило невидимым ураганным огнем. Вылетали оконные стекла. Кресла, диван, подушки подскакивали, а затем падали, растерзанные в клочья. Оседали разбитые в щепки комоды и шкафы.

Я подумал: «Снайпер. С глушителем. Мой второй убийца. Наконец-то мы сможем свести счеты». Эта мысль неожиданно меня взбодрила. Рискнув приблизиться к раскуроченной стеклянной двери, я определил угол прицела нападающего — он занял пост на вершине холма, возвышавшегося над Домом. Я проклинал себя за то, что уже в который раз не взял с собой оружия. Добраться до машины без прикрытия было нереально. Согнувшись под пулями, я перебежал в находившуюся рядом кухню. Там я схватил самый большой из валявшихся на столе ножей и тут заметил заднюю дверь.