Присягнувшие Тьме

Манон поднимают на поверхность. Снимки сделаны наспех, кадры не в фокусе, снимали со вспышкой: розовая куртка, металлический отблеск носилок, термоодеяло, свисающая белая рука. Другой снимок — портрет живой Манон, она улыбается, глядя прямо в объектив. Овальное личико. Большие светлые глаза — жадные, любопытные. Белокурые, почти белые волосы. Призрачная, хрупкая красота, как передержанная фотография, со светлыми ресницами и бровями.

На следующем снимке — Сильви Симонис. Она была такая же яркая брюнетка, как ее дочь — блондинка. И необычайно красива: густые брови, как у Фриды Кало, большой, красиво очерченный чувственный рот, матовая кожа. Только глаза светлые, как две капли голубоватой застывшей воды. Как ни странно, но девочка на фотографиях выглядела взрослее матери. Обе были совершенно не похожи друг на друга.

Я поднял глаза. Всего два часа дня, а солнце уже садится. Над лесом сгущалась мгла. Пора было навести порядок в моем расследовании. Я достал мобильник.

— Свендсен? Это Дюрей. Ты посмотрел досье?

— Потрясающе! Это что-то сверхъестественное.

— Прекрати болтать. Ты что-нибудь нашел?

— Вальре хорошо поработал, — признал он. — Особенно с насекомыми. Ему кто-то помог?

— Один тип по фамилии Плинк — энтомолог-криминалист. Знаешь такого?

— Нет. Но это чувствуется. Убийца играет с хронологией смерти. Жутко, конечно, но вместе с тем виртуозно!

— Ну а еще что?

— Я начал составлять список кислот, которые он мог использовать.

— Эти препараты трудно достать?

— Да нет. Они есть в больницах или химических лабораториях. Я имею в виду не только научные лаборатории, но и любые промышленные по производству чего угодно, от разноцветного желе для детей до промышленных красителей…

Я уже поручил Фуко проверить все местные лаборатории, но только научно-исследовательские. Придется расширить зону поиска.

— По-твоему, он химик?

— Или человек, увлекающийся всем понемногу: химией, энтомологией, ботаникой…

— Скажи мне хоть что-нибудь, чего я еще не знаю.

— Я бы предпочел иметь дело с настоящим трупом и с настоящими ранами. Я подключил нескольких специалистов в разных областях. В своей области я обнаружил ошибку, которую допустил Вальре.

— Что за ошибка?

— Насчет языка. По мне, так он облажался.

— А что с языком?

— Разве он тебе не сказал, что язык отрезан?

Я выругался про себя. Он не только мне этого не говорил, но я и сам не удосужился внимательно прочитать протокол.

— Продолжай, — проворчал я, хлопая по карманам в поисках сигарет.

— По мнению Вальре, жертва сама откусила себе язык уже с завязанным ртом.

— Ты с этим не согласен?

— Нет. Трудно тебе объяснить, но, судя по количеству крови в горле, исключено, что это сделала сама жертва. Либо убийца отрезал ей язык еще при жизни и прижег рану, либо, что вероятнее всего, он сделал это, когда она была уже мертва. И не ради удовольствия. Для него это послание или трофей. Ему нужен был именно язык.

Прямая ссылка на речь или ложь. Намек на Сатану? В Евангелии от святого Иоанна говорится: «…Ибо нет в нем истины; когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи». Я спросил:

— А лишайник?

— Здесь Вальре нечего было сказать. Ему следовало отправить образцы специалистам…

— Что ты и сделал, так?

— Все задействованы, я же говорю. Все лезут из кожи вон, старина.

— А что думают эти твои специалисты?

— Вообще-то такой лишайник растет под землей в темных пещерах. Но надо сделать анализы.

И тут меня озарило: у светящегося растения была определенная роль. Оно должно пролить свет на замысел убийцы. Естественный прожектор в грудной клетке, изъеденной личинками и гнилью… Свет, идущий из глубин. Второе имя дьявола — Люцифер, что по-латыни означает «несущий свет».

Я вдруг понял: тело Сильви было усеяно знаками — именами дьявола: Вельзевул — Повелитель мух; Сатана — Мастер лжи; Люцифер — Властелин света. На трупе было нечто вроде Троицы, только наоборот — Троицы Лукавого. Примитивный символ — распятие — лишь указывал на более сложные знаки, скрытые в самом теле. Этот убийца не просто считал себя служителем дьявола: он сам сочетал в себе все свойства, присущие Зверю. А Свендсен продолжал говорить:

— Эй, ты меня слушаешь?

— Прости, пожалуйста. Ты что-то сказал?