– Чур, я не с Отелло! Он мне надоел хуже горькой редьки! – воскликнул Хорошист.
– А я, чур, не с тобой! Ты мне надоел хуже каши на завтрак! – выпалил Отелло.
И вот Бормоглотик с Трюшей и Отелло остались на одном плоту, а Пупырь с Хорошистом на другом.
– Расставалки и прощалки и надежды на встречалки! – Лобастик помахал друзьям рукой.
– В поселке встретимся! – крикнул Пупырь, оттолкнулся, и их плот исчез в затопленном ельнике.
Трюша и Бормоглотик разместились на одной части своего плота, а Отелло на другой.
– Надо же, какую свинью они вам подложили! – хихикнул старый ворчун. Оседлав бревно, он сидел на краю плота и болтал в воде ногами.
– Какую свинью? – не поняла Трюша.
– Как какую? Меня, разумеется, – пояснил Отелло. – Уверен, вы бы предпочли остаться вдвоем. Влюбленные не любят компаний ворчливых дядюшек. Но если надеетесь, что он спрыгнет в воду и будет добираться до поселка вплавь, то глубоко ошибаетесь.
– Мы и не думали об этом, – растерянно сказал Бормоглотик.
– Вот и отлично. Тогда я вам ничего не говорил, – и Отелло продолжил болтать в воде ногами.
Им даже не нужно было отталкиваться шестом – течение и ветер сами гнали плот в нужном направлении, приходилось только вовремя освобождать его из кустарника и следить, чтобы он не врезался в торчащие из воды деревья.
– Сейчас будет ельник, за ним березняк, а потом мы подплывем к поселку. Уверен, мы легко найдем Мумуню, – утешал невесту Бормоглотик.
– Как ты думаешь, малыши родились? – спросила она. – По времени должны были.
– Скоро узнаем, – ответил Бормоглотик. – Слышишь? Сюда кто-то плывет!
Из-за деревьев явственно доносились всплеск весел и голоса. Внезапно из рощицы им наперерез выскочил большой плот с карликами, на его носу с зазубренным копьем, которым можно было еще и рубить, стоял Бешеный Блюм. После того как его колесница утонула в болоте, вождю пришлось сменить способ передвижения.
Карлики увидели их. Бешеный Блюм что-то крикнул гребцам, и они с силой налегли на весла, направляя свой плот на сближение.
Вождь метнул копье, и оно, немного не долетев до друзей, упало в воду, обрызгав их. Трюша взвизгнула, а Отелло с Бормоглотиком быстрее заработали шестами.
Начались гонки плотов – большого и маленького, – гонки, наградой в которых для одних была жизнь, а для других – вкусный мясной обед, приправленный химической солью. Большой плот с десятком мощных гребцов несся на высокой скорости, зато маленький был маневреннее, с легкостью менял направление и проскальзывал между деревьями.
– И, ра-а-аз! Нава-а-ались! – Блюм, наклонившись вперед, стоял на носу плота и ждал, пока расстояние уменьшится настолько, чтобы прицельнее метнуть второе копье.
На веслах большого плота сидели Чпок, Оболдуй, Жлоб, Кука и Цыкающий Зуб. Вначале они остались в реакторе, но потом сами отпросились у Пупа в поселок в надежде, что смогут поживиться награбленным. Когда их плот проплывал по лесу, с елки на него свалился зеленый от раздражения Бешеный Блюм, колесница которого утонула в болоте вместе с собаками, а вождь вынужден был спасаться на дереве.
Вытащив из носа колючки, Блюм заорал, что берет руководство на себя, и велел плыть к поселку. А тут из рощицы выскочил маленький плотик с лобастиком и шерстюшами, и карлики погнались за ним.
С каждым взмахом весел плоты сближались.
– Убейте их! Что за война без крови? – рычал Бешеный Блюм, примериваясь копьем для броска.
Понимая, что на прямой дистанции им от карликов не оторваться, Бормоглотик оттолкнулся шестом и, круто изменив направление движения плота, свернул в густой березняк.
Карлики, раззадоренные погоней, налегли на весла.
– Поворачивайте за ними, ослы! – закричал Блюм.
Внезапно край его плота зацепился за торчащий из воды пень, плот закрутило, и вояки, сколько их было, свалились в воду.
– Остыньте, друзья! Примите закаливающий душик! – крикнул им Отелло.
Мутантики выплыли из березняка и направились к дубовой рощице, за которой на высоком берегу начинался поселок.
Карлики, отфыркиваясь, барахтались по-собачьи.
– Помогите, я не умею плавать! – вопил Жлоб, цепляясь за плывущую соломинку в надежде, что она удержит его на поверхности.
– Такофа физнь, мой фрук, такофа физнь! Фолна фрефратностей! – печально сказал Цыкающий Зуб, первым взбираясь на перевернувшийся плот.