КОРОЛЕВА МУТАНТИКОВ

Так, срубленные для шалаша еловые ветки укоренились, и на них уже стали появляться маленькие шишки.

Земля подсыхала так быстро, что плот сел на мель, а на стволах, из которых он был связан, набухали молодые почки.

– Придется идти пешком, – грустно сказал Хорошист. – Ножками по кочечкам трам-бам-бам!

Дедушка Умник попытался проехать по тропинке на своем скейте, но быстро увяз в грязи.

– Докатался! И почему не изобрели гусеничный скейт-вездеход? – вздохнул он. – Чтобы и по песку, и по грязи можно было передвигаться!

Хорошист и Бормоглотик договорились нести дедушку по очереди на плечах. Старик был легкий, но болтал без умолку, размахивал скейтом и пару раз нечаянно заехал им кошачьему мутантику по лбу. Из рюкзака на спине у Бормоглотика вылезла жаба Биба и оглашала лес громким кваканьем, прерываясь только тогда, когда Умник всовывал ей в рот какую-нибудь таблетку.

– Это настоящая жаба-копилка! Восьмое чудо света! Может съесть целый грузовик и при этом сохранит те же размеры! Черная дыра у нее внутри, что ли? – поражался старичок.

Всю дорогу к поселку Пупырь был сосредоточен и что-то бормотал под нос. Хорошист прислушался и понял, что счастливый отец подбирает имена для своих чад: Яшма, Бубуня, Пупик… Нет, не то. А если назвать девочку Мумуней в честь жены?

– С двумя Мумунями будут сплошные путанодрыги!  – сказал Хорошист, когда Пупырь обратился к нему за советом. – Скажем, ты позовешь жену: Мумуня! – и откликнутся сразу две. И одна, которая будет лишняя, устроит обижалки!

– Лишних Мумунь не бывает. Мумуни все дорогие и любимые, – сказал Пупырь.

– Спорить с тобой – все равно, что тащить за уши заупрямившегося осла, – сказал Хорошист и вскрикнул, потому что дедушка Умник перепрыгнул с Бормоглотика на его плечи, подобно татарскому всаднику, который перескакивает на скаку на запасную лошадь.

Трюшу с трудом удалось уговорить остаться в шалаше с Мумуней и двойняшками. С двумя близнедрыгами , как называл их Хорошист, было непросто управиться. Все приходилось делать одновременно: одевать, кормить, менять пеленки, иначе второй малыш обижался и начинал плакать, вопить до посинения.

– Для двух близнецов нужно быть мутантиком с четырьмя руками, – сказала Мумуня.

Трюша вспомнила, что у бабушки ее приятеля было четыре руки, и эта многорукая бабушка за полдня успевала переделать все домашние дела, а потом сидела и скучала.

– Мы же не оставили Мумуне никакой еды! – спохватился Пупырь на полпути к поселку. – Надо было зайти в шалаш к Бормоглотику и посмотреть, не осталось ли там каких-нибудь таблеточек и бутылочек!

– Ты забыл, что шалаш смыло, а мои запасы наверняка растворились в воде, – напомнил мутантик с двумя пупками. – Нужно будет зайти в поселке в аптеку и порыться хорошенько на складе. Вполне возможно, там осталось что-нибудь вкусненькое.

– А памперсы ты не пробовал? – спросил Хорошист, вспомнив, что он тоже отец маленькой девочки и может дать квалифицированный совет.

– Памперсы? Пробовал, конечно… Мы их надевали ей несколько раз, когда Трюша была маленькой, – рассеянно ответил Пупырь.

– Что? Надевали? Вот варвары! Зачем было портить такой хороший продукт? – возмутился лобастик, едва не стряхнув с плеч дедушку Умника.

– Когда Бубнилка была маленькой, она любила памперсы. Они мягкие, сделаны из великолепной бумаги и очень калорийны, – объяснил Умник после того, как вновь устроился на плечах у сына.

– Странные вы существа, лобастики! Сколько лет вас знаю, а никак не привыкну к причудам. Вот мы кормили Трюшу аспирином, слабительными таблетками и антибиотиками – как все нормальные мутантики, – с гордостью сказал Пупырь.

На этом разговор о детях, питании и воспитании прервался, потому что впереди показался поселок. Потянуло гарью – над домами поднимался черный дым.

Горело правое крыло почтамта, в котором раньше прятались шерстюши и лобастики. Но им удалось перебраться в центральную часть, и они отгородились от правого крыла, но карлики швыряли в окна новые горшочки с зажигательной смесью, а над пылающим зданием, отдавая приказы, на Черном Герцоге носилась Карла.

Требуха, сожрав свои запасы вороньих ножек, вновь стала страдать высотобоязнью и скатилась со спины летучей мыши, чудом успев ухватиться за одну из ее лап. Толстуха висела в когтях Герцога и думала: как непохожи лапы чудовища на вкусненькие вороньи окорочка и что если изжарить Герцога, то, должно быть, на вкус он будет омерзителен.