Ожерелье Дриады

Когда он оказался с другой стороны, Антигон уже торчал головой в муравейнике, волчица же с волочащимся поводком едва виднелась в подлеске. В кустарнике прощально мелькнула белая спина.

– Стой! – диким голосом заорал Багров. – Стой тебе говорят! Ирина!!!

Это был первый случай, когда Матвей назвал волчицу по имени, да еще так официально. Уже понимая, что не догнать, Багров отчаянно метнулся следом, надеясь, что поводок за что-то зацепится. Нет, не зацепился.

Когда пять минут спустя он вернулся, Антигон сидел верхом на муравейнике, весь облепленный, и, широко разинув рот, сглатывал заползавших в него муравьев.

– Кусаются, собаки страшные! Жато вкушные! Кишленькие такие! – пожаловался он Багрову.

– Ты ее упустил! Ах ты, сикимора болотная! – набросился на него Матвей.

Антигон раздвоенным языком слизнул с носа муравья. «Сикиморой болотной» обидеть его было невозможно. Разве что польстить.

– Она дернула, а я легкий! – объяснил он.

– Надо было держать!

– Давай я тебя к трактору привяжу, поставлю сразу за муравейником, трактор дернет, а ты держись! – предложил Антигон.

Он вылез из муравейника, с заметным сожалением отряхнулся и зашлепал ластами по пружинящей хвое. Земля под ногами была гулкая, точно пустая внутри и наполненная воздухом. Казалось, они шли по туго натянутому барабану. Где-то внутри, в глубине, как струны, пели корни.

– Ты куда? – спросил Багров.

Дешевое, бэушное отчаяние охватило его. Ему казалось, все пропало. Ирку они не найдут. Пора мылить веревочку, чистить ваксой белые тапочки и стирать саван.

Антигон удивленно оглянулся.

– Как куда? По следу!

Матвей тупо уставился на сосновые иголки. Он что, издевается? Какой тут может быть след? Это что, кино про индейцев? Три иголочки сдвинуты на пять градусов влево? Земляничка зверски раздавлена? Птичка поет неестественным басом?

– А я вот вижу след! У меня он даже не здесь (кикимор показал перепончатым пальцем на глаз), а здесь (ткнул в лоб)! Ты забыл, что я внук лешака. Ну или правнук! Ворчливый был у меня прадедулька, зато толковый!

Багров кивнул. Родословная Антигона была настолько разветвленной, что в ее дебрях любой посторонний свихнул бы шею. Не было такой мелкой нежити, которая не приходилась бы Антигону троюродной бабушкой со стороны племянника пятиюродного шурина зятя разведенной сестры.

Кикимор двигался неторопливо, вразвалочку, то и дело наклоняясь, чтобы сорвать кислицу или отправить в рот жука. Матвею хотелось его пнуть. С его точки зрения, идти таким черепашьим шагом было так же бессмысленно, как стоять на месте.

Шли они до ночи. Под конец Багров едва различал Антигона. Рыжие бакенбарды кикимора в темноте изменили цвет и казались темно-коричневыми. Лишь щеки белели приметными пятнами. Над соснами висела луна, но висела совсем без проку, сама для себя, поскольку была занавешена тучами, похожими на подкрашенную марлю.

– Странно. Я обычно вижу в темноте, а тут – ничего, – заметил Багров, налетая на остановившегося Антигона.

– Потому что это заповедные леса, чистые! Тут и нежити, почитай что, нету, ну, окроме меня, конечно, и кое-кого из тех, кто поприличнее, – в голосе Антигона послышалось явное самодовольство.

Матвей правильно ощутил его корень. Сам-то Антигон тут может видеть, а вот Багров нет. Значит, Матвей, как некромаг, «неприличный».

– А кто приличный? – спросил Багров ревниво.

Кикимор в темноте пошевелил растопыренными пальцами. Он всегда шевелил пальцами, когда ему не хватало мыслей или слов.

– Да всякие эти, из нимф… Наяды, дриады, нереиды… Хотя не, нереиды навряд ли. Все ж таки им соленая вода нужна, – принялся рассуждать он. – А вот лимнады точно имеются… Им ежели озерцо, болотце какое – самый рай. Помнится, влюбился я в одну лимнаду. Взбесилась потом, вакханкой стала, так и сгинула. У лимнад с этим запросто. Еды в болоте навалом, скукотища дикая, ну и бесятся от полноты сил.

– Хватит болтать, идем! – поторопил его Багров.

Они шли до рассвета. Когда же небо стало сереть и подсвечиваться изнутри, размывая точки прорывавшихся в прорехи туч звезд, Антигон неожиданно остановился.

– Слышишь? – шепнул он Матвею.

Ветер неясно шумел в вершинах. Где-то за спиной, с большими перерывами, кричала птица, точно оповещая кого-то: «Я здесь! Да здесь я!»

– Это не человек! – сказал Багров.

Антигон презрительно шевельнул сужающимся ухом, словно желал произнести: «Э, да с кем тут говорить!» – и скользнул в кустарник. Вскоре Багров и кикимор вышли на поляну, которую обступали молодые, тесно растущие сосны. На поляне смутно голубело, шевелилось и дрожало нечто продолговатое.