Бои местного значения

– Вот это нам подойдет, – сказал Шестаков, вновь ощутивший прилив энтузиазма и активности.

Чем острее складывалась ситуация, тем бодрее он себя чувствовал.

– Слышь, земляк, – подошел он к вознице, – небось довезешь до Мытищ?

– Эвон? – удивился дымивший махорочной скруткой мужик лет сорока, русобородый, как раньше говорилось – «справный», одетый в некогда белый нагольный тулуп. – Я тут, по ближним деревням, или до Москвы, если что, а Мытищи, почитай, верст двадцать да лесом? К вечеру и не обернешься. Чего ж на поезде не поехали? Оно бы быстрее вышло. – Ты чего, браток, на заработки вышел или от колхоза повинность исполняешь? – прищурившись, спросил Власьев. – Надо нам ехать, и заплатить есть чем, а не хочешь – другого найдем. Так повезешь?

Видно было, что заработать мужик хочет, но терзает его извечное российское противоречие между рациональностью и духом. Деньги – оно неплохо, трешку, а то и пятерку слупить со странных пассажиров вполне можно, но и тащиться на холодном облучке два часа туда да столько же и оттуда, наверняка порожняком, как бы и скучно. Куда проще зашибить полтинник коротким концом и снова развлекаться спокойной беседой с коллегами, пропустив «с почина» чарку-другую.

– Эх, а можно и поехать… – изображая отчаянность, хлопнул возчик шапкой по колену. – А сколь положите?

Не успел еще Власьев, знающий характер и обычаи таких мужиков и систему здешних цен тоже, начать достойно торговаться, как Шестаков, в роли наркома о ценах никакого представления не имеющий, но вообразивший, что сейчас стоит шикануть, протянул мужику красную тридцатку.

Власьев и возчик ахнули одновременно. По разным, впрочем, причинам.

– Ну, ин ладно, товарищи-граждане. Чего уж. Если вам и вправду надо – с ветерком довезу. Только бы это – для сугреву чего взять. Там от, в чайной, казенка имеется. По такому морозу, да через лес, без сугреву неинтересно ехать…

Власьев толкнул наркома локтем. Молчи, мол, хватит уже, пока еще чего лишнего не сболтнул.

– Так и беги, раз хочется. И на выпивку хватит, и на закуску, еще и сдачу принесешь. Думал, всю тридцатку тебе? Держи карман… Червонца выше головы хватит. Я бы и пятерки не дал, да приятель мой свататься едет, вот и не в себе немного…

Разочарованный, но совсем немного – десять рублей тоже были непомерно солидной платой – мужик отправился в чайную.

Дождавшись, пока он скроется за ободранной голубой дверью, Власьев, не меняя выражения лица, прошипел наркому:

– Вы, Григорий Петрович, думайте все же время от времени. Здесь такими деньгами разбрасываться – все равно что по улице Горького в воскресный полдень нагишом бегать. Разговоров на неделю хватит. Хорошо, я его малость разочаровал, он сейчас водки купит и, в расстройстве об упущенной выгоде, ни с кем впечатлениями делиться не будет. А то бы… Нашелся доброхот, сейчас участковому стукнул, поехали, знать, подозрительные да богатые, деньгу без счета швыряющие, лесом в Мытищи, когда поездом туда полчаса езды. Там бы нас и повязали.

Санки довольно споро скользили по накатанной просеке, окруженной густым еловым лесом, из-за быстро бегущих по небу кучевых облаков то и дело просверкивало яркое послеполуденное солнце, и вновь казалось наркому, что находится он непонятно где – то ли в проклятом, но все равно незабвенном прошлом, то ли в каком-то совершенно искусственном, выдуманном мире.

Левой рукой он перебирал в кармане, как мусульманин четки, россыпью брошенные туда револьверные патроны. Десятка два. Скользящие в пальцах длинные теплые цилиндрики успокаивали.

«Гипноглиф» – опять всплыло в памяти незнакомое слово, и тут же нашлось ему объяснение. Так вроде бы называется нечто вроде осязательного наркотика. А если попросту, развлекало его ощущение, что целую горсть смертей он держит в кармане. Каждый патрончик – тщательно изготовленная консервированная смерть. Не страшная старуха в саване и с косой, а тем не менее…

Но все же с гораздо более эффективной и технологической смертью он имел дело в молодости. Торпеда образца 1912 года, к примеру. Та несла в себе сразу сотню или две гарантированных смертей в металлической обтекаемой оболочке, снабженной притом парогазовым мотором. Когда они засветили, помнится, под Норчепингом в борт немецкого крейсера «Герман»…

Ямщик на облучке, спрятав в загашник деньги, суммой превосходящие чуть ли не месячный возможный заработок от местного извоза, согревшись вдобавок дармовой же водкой, пел громко и нескладно какую-то местную песню, а в глубине души надеялся, что не стукнут его гирькой по затылку странные пассажиры и позволят вернуться домой живым и с прибылью.