Айсберг

Петков посмотрел на Мэтта, потом — на Крейга. Он прекрасно понимал, кто из них его настоящий враг.

— Устройство оснащено ядерным детонатором. Через минуту после выброса звукового импульса начнется ядерная реакция, и весь ледяной остров взлетит на воздух.

Крейг взвел курок и угрожающе подвел дуло пистолета к лицу адмирала.

Петков лишь хладнокровно постучал пальцем по циферблату наручного монитора:

— Детонатор, кроме всего прочего, реагирует на мой пульс. Если он остановится, время отсчета автоматически сбросится до одной минуты.

— А может быть, вот это заставит вас передумать? — Крейг направил дуло пистолета на голову Петкова-старшего. — Мэтт поведал мне вашу историю. Ваш отец тоже ввел себе сыворотку. Это значит, что он не хотел умирать.

На этот раз реакции со стороны адмирала не последовало. Он продолжал молча смотреть на Крейга холодными глазами.

— Как и мальчик, ваш отец, может быть, еще жив. Неужели вы хотите отнять у него шанс родиться заново? Я прекрасно понимаю, что чувствовал ваш отец, когда принимал свое решение, но искупление вины может быть только в жизни, а не в смерти. Неужели вы действительно хотите лишить его этой возможности? — Крейг для убедительности своих слов сделал шаг вперед и раздавил валяющийся на полу шприц, который Владимир использовал несколько десятков лет назад. — Он ввел себе эликсир. Он хотел жить.

Рука адмирала нервно дрогнула. В глазах промелькнуло сомнение.

Мэтт снова встрял в разговор, надеясь окончательно переубедить Петкова:

— А как насчет маленького Маки? Ваш отец не побоялся подвергнуть эксперименту мальчика, которого считал приемным сыном. Он хотел, чтобы ребенок остался в живых. Если вам безразлично, что произойдет с вами или вашим отцом, подумайте хотя бы о судьбе мальчика.

Петков вздохнул и прикрыл глаза. В комнате повисла гнетущая тишина. Наконец адмирал устало произнес:

— Код дезактивации состоит из набора букв. Их нужно сначала ввести в строго определенном порядке, а потом повторить операцию в обратном порядке.

— Говорите, — поторопил его Крейг. — Пожалуйста. Петков открыл глаза.

— Прежде чем я скажу вам код, вы должны пообещать мне, что выполните одну просьбу.

— Какую?

— Со мной вы можете делать, что хотите, но оставьте мальчика в покое, позвольте ему жить нормальной жизнью.

Крейг пристально посмотрел на адмирала.

— Конечно, нет проблем.

— Никаких исследований. Вы сказали, что используете его для получения эликсира. Не делайте этого. — Он показал на ряд шприцев с янтарного цвета жидкостью. — Этих доз вам будет достаточно.

Крейг кивнул:

— Я обещаю.

Петков снова вздохнул.

— Советую вам записать код на бумаге.

Крейг вытащил из кармана миниатюрное устройство.

— Цифровой диктофон, — пояснил он. Петков пожал плечами.

— Код звучит так: L-E-D-I–V-A-Y-B-E-T-A-Y-U-B-O-R-G-V. Крейг прокрутил запись.

Адмирал кивнул:

— Да, именно так.

— Отлично.

Крейг вскинул пистолет и нажал на курок.

Выстрел в тесном помещении прозвучал как взрыв гранаты. Несколько шприцев от сотрясения раскололись.

От неожиданности Мэтт отскочил назад и уставился на Крейга изумленными глазами. Его в очередной раз поразила жестокость и бессердечность оперативника ЦРУ. Стоявший у двери солдат, повинуясь тайному сигналу, выхватил у Мэтта из рук винтовку. Второй спецназовец направил на него оружие.

Петков продолжал сидеть на полу. Обезглавленное тело отца распласталось поверх его ног. От выстрела в упор замерзший череп разлетелся на куски, как фарфоровая ваза.

Мэтт продолжал сверлить Крейга яростным взглядом. Тот лишь пожал плечами:

— Нечего было выпендриваться.

20 часов 49 минут

Виктор склонился над телом отца. Осколки черепа разлетелись по всей комнате — они виднелись на его одежде, на полу, на полках. Один из осколков рассек ему щеку, но Вик тор не чувствовал боли и продолжал завороженно смотреть на изуродованное тело.

Еще мгновение назад в нем теплилась надежда, что какаято часть отца продолжала жить и функционировать, находясь в состоянии «спячки». Теперь же все его надежды рассыпались в прах, как мелкие кусочки замороженного черепа.

«Он снова мертв».

Прошло столько лет, а боль ощущалась не менее остро. Грудь ныла от нестерпимой боли, но слезы на глазах так и не навернулись. Он выплакал все слезы по отцу, когда был маленьким мальчиком. Больше их у него не осталось.